Юван Шесталов - В краю Сорни-най

Мария Прокофьевна рассказывает, как они жили в Башкирии. Хорошо жили. Но бросили обжитую квартиру, удобства городские. И не жалеют.

И Борис Михайлович тоже кивает: да, не жалеют!

Большим лукавым ребенком кажется мне этот немолодой уже буровой мастер. А может быть, от женщины, от матери его детей идет вся его сила, тепло и доброта? Уютно. Этот балок кажется огромным дворцом, где дружно, в лад бьются сердца большой семьи буровиков. Много таких семей приехало на мой Север из Башкирии. Хорошо! Тепло! И мне тепло… Мать…

Руку матери давно я позабыл, нежную и теплую, как пух гусиный, руку. Сердце свое давно я в ветер бросил, давно оно как средь деревьев бьется. И, кажется, оно одеревенело, и, кажется, оно оглохло, онемело, и никогда не услышит ласку, и не расскажет о чьей-то маме сказку.

Белой птицей летает вьюга, белым клювом в окно стучится. А балок, как сердце друга, греет…

«Растущий человек… Разве он ездит по одним и тем же местам, разве плавает по одним и тем же водам?! Остались позади и широкие реки, и высокие горы, топкие болота и дремучая тайга…

Долго ли ехал Мирсуснэхум, коротко ли ехал, видит — озеро. Вода в нем прозрачная, хрустальная… Видно даже, как плавают рыбы. Нельмы, как серебряные луны, важно шевелят плавниками. Осетры, как хрустальные хребты, по дну песчаному идут, задумчивые такие. Видно, говорят о чем-то важном, может быть, о своем будущем по-рыбьи рассуждают. И лишь глупая мелочь пляшет, плещется на поверхности, заливается счастливым смехом…

Смотрит Мирсуснэхум вверх, видит: осина стоит. Ветвей на ней нет, ствол голый. Лишь на самой вершине один лист дрожит. Взял в руки лук и стрелу: «Собью с осины лист. Попаду или нет?»

Натянул тугой лук, и запела стрела. Что сто́ит, умеючи! Полетела стрела, попала в середину листа, пробила его насквозь.

— Оказывается, у меня хорошие руки! Попадется мне зверь — не уйти ему от меня! Убью. Попадется мне рыба — не уйти ей от меня! Убью. Лес на пути встанет — с корнями вырву! Убью. Я человек! Я самый сильный на свете!..

И, наслаждаясь на берегу своей силой и могуществом, он заснул.

Однажды слышит, что кто-то бранится: «Вот тоже человек… Вырастил такие сильные руки, вырастил такие сильные ноги и дает им полную волю. Зачем ты пробил стрелой кусочек моей постели, которая предназначена для сна?!»

— Большой Игрим! — удивился старый охотник, возвратившийся из тайги. — Ой, какой большой стал! Дерево так быстро не растет. Раз ушел — пятьдесят домов было. Колхоз был. Рыбоучасток был. А пришел — сто домов стоит. Экспедиция пришла. Железные деревья посадила, машины привела. Землю сверлит.

Другой раз ушел в лес, много зверей убил. А пришел домой — столько домов стало! Считать не могу. Да еще стучат топоры, строят и строят.

«Кто такие?» — спрашиваю я.

«Это люди СУ, люди конторы бурения, люди Игримгаза, — говорят мне. — Новые люди. А экспедиция ушла».

— У, какой большой Игрим! — вздохнул старик.

«Игрим, наверное, город, — подумаете вы. — Большой, каменный». Нет! Обыкновенный рабочий поселок. «Рубленый», деревянный. Это старику он кажется необыкновенным. Когда он уходил в тайгу, в верховья речки, не было на окраине Игрима этого зеленого городка из вагончиков.

Вагончики зеленые, под цвет кедров. И стоят они рядом, как дома, улицами. Только колеса, видно, не успели снять. Зеленый городок на колесах. Не дорожное ли настроение у людей? Иду в первый вагончик. Две комнатки, две двери. Захожу в левую дверь. Четыре полки, как в обыкновенном вагоне. Две опущены — значит, живут двое. Муж с женой. На стене ковер. На этажерке книги. На окнах цветы.

— Это локсиния. Это тоже локсиния, а то — гортензия, «невеста», — поясняет светловолосая женщина средних лет. — Привезли их из Тюмени. И на Севере надо развести наши южные цветы… Жилья вот пока не хватает. Ничего, поживем в вагончиках…

— Зимой, наверное, холодно будет?

— Будем утеплять. А главное, больше будем топить: у нас ведь отопление.

От зеркала, что стоит на столе, к стене бегут солнечные зайчики. На электроплитке что-то кипит, из приоткрытого платяного шкафа выглядывает рукав костюма.

— Вы не думайте, что мы будем все время так вот жить, — словно в чем-то оправдываясь, говорит женщина. — Скоро дома построим! Новый клуб, гостиницу, магазины, большой детский сад… И новую больницу, и новую среднюю школу построим. Совсем как в городе. Сейчас осенью на улице темно и грязно. Будет в Игриме светло, как в белую ночь, когда возведем мощную электростанцию на газовых дизелях. Вся Сосьва будет в огнях. А вы видели белую ночь? Светище! Красотища!

В городке на колесах — не дорожное настроение. В городке на колесах живут мечтой о будущем Игриме. В городке на колесах своими руками возводят будущее…

А когда-то сказка по земле летела.

«Летел Мирсуснэхум на сказочном коне.

В одном месте конь остановился.

— Что за земля впереди? — спрашивает Мирсуснэхум.

— Не знаю, какая это земля, — отвечает конь.

— Не огонь ли это?

— Не простой огонь, а голубой. Это огонь Куля — злого подземного духа.

— Может быть, когда-нибудь это пламя понадобится людям?

— Но Куль его без борьбы не уступит! — сказал конь. — Надо с ним сейчас что-то сделать, а то людям потом будет труднее…

Слез Мирсуснэхум с коня, пошел навстречу Кулю.

Куль как вдохнет — Мирсуснэхума близко к нему подносит: как выдохнет из себя — его обратно относит.

— В кармане у тебя что-то есть. Вспомни, — шепчет ему конь.

— Подумаю, что у меня есть. Ровно ничего нету.