Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Снейкхипс добрался до клуба к 9:45 – промчавшись сквозь черные светомаскировочные шторы в верхней части лестничного пролета, сразу же за входом, и потом сбежав вниз по ступенькам.

Столики окружали обширный овальный танцпол, вытянутый с севера на юг, с приподнятой площадкой в южной части – эстрадой для оркестра. Еще дальше располагалась большая кухня, снабжавшая гостей блюдами, которые бросали вызов нормированию продуктов. Среди прочего публике предлагались икра, устрицы, стейки, шотландские куропатки, дыни со льдом, морские языки и персики «Мельба» [911] «Мельба» – ломтики персика с мороженым и малиновым сиропом. – Прим. пер . , все это – непременно с шампанским. Две открытые лестницы обрамляли оркестровую площадку и вели к балкону, опоясывавшему стены клуба изнутри: на нем тоже располагались столики, многие из которых предпочитали завсегдатаи, ценившие виды на танцевальное пространство внизу и платившие метрдотелю Чарльзу солидные чаевые, чтобы он оставлял эти места за ними. Окон в клубе не было.

Клуб был полон лишь наполовину, но явно ожидалось, что к полуночи он заполнится до предела. Одна гостья, леди Бетти Болдуин, дочь бывшего премьер-министра Стэнли Болдуина, явилась с подругой и двумя голландскими офицерами. Поначалу она была недовольна, что ей не предоставили ее любимый столик, теперь же она вместе со своим кавалером пробиралась на площадку для танцев. «Мужчины, почти все в форме, казались невероятно привлекательными, молодые женщины – такими прекрасными, создалась атмосфера искрометного веселья и молодого очарования», – вспоминала она позже [912] Ziegler, London at War , 148. .

Парочка проходила мимо эстрады, когда появился запыхавшийся Снейкхипс.

В этот момент на кухне трудились бесчисленные повара и их помощники – в общей сложности 21 человек. Десять танцовщиц готовились выпорхнуть на площадку. На балконе один из официантов отодвинул стол от стены, чтобы разместить за ним только что прибывшую компанию из шести человек. Гарри Макэлхоун, бармен, бывший владелец парижского «Нью-йоркского бара Гарри», ныне находящийся в изгнании, вовсю смешивал напитки для группы из восьми гостей. Гостья по имени Вера Ламли-Келли опускала монетки в телефон-автомат, чтобы позвонить матери и призвать ее оставаться дома, пока налет не закончится. Оркестр начал играть зажигательную джазовую мелодию «О, Джонни, о, Джонни, о!». Гость по имени Дэн написал на меню особый заказ. «Кен, – обращался он к Снейкхипсу, – сегодня у моей сестры день рождения. Как по-твоему, сумеешь втиснуть песенку "С днем рождения" в фокстрот? Спасибо – Дэн» [913] Graves, Champagne and Chandeliers , 121. .

Снейкхипс подошел к правой части эстрады. Как всегда, на нем был элегантный смокинг с красной гвоздикой в петлице. Поульсен, владелец заведения, стоял на балконе рядом с метрдотелем Чарльзом.

Женщина на площадке проделала энергичное танцевальное движение, ткнула рукой в воздух и вскричала: «Ух ты, Джонни!»

В отеле «Гросвенор-хаус» Бал королевы Шарлотты продолжался без единой заминки.

Мэри писала: «Казалось, так легко забыть – там, среди света, тепла и музыки – эти темные опустевшие улицы – лай зениток – сотни мужчин и женщин, готовых к бою на своих постах – бомбы, и смерть, и кровь» [914] Diary, March 8, 1941, Mary Churchill Papers. .

Снаружи авианалет усилился. Ночное небо заполнили самолеты, и среди желтоватых лучей света на бархатно-черном занавесе ночи словно бы расцвели ярко-белые маргаритки. Немецкие бомбардировщики сбросили 130 000 зажигательных бомб и 130 т фугасных. Четырнадцать фугасных бомб упали на Букингемский дворец и в Грин-парк, находящийся совсем рядом с ним, чуть севернее. Двадцать три бомбы легли на железнодорожный вокзал Ливерпуль-стрит или рядом с ним: одна опустилась между платформами 4 и 5. Неразорвавшаяся бомба вынудила врачей больницы Гая эвакуировать хирургическое отделение. Еще одна бомба разрушила одно из отделений полиции в Сити – финансовом районе города; два человека погибли, 12 получили ранения. Пожарные команды сообщали о том, что им пришлось иметь дело с новым видом зажигательной бомбы: после приземления она выпускала в воздух пылающие ракеты – на высоту 200 футов.

Одна бомба, массой 110 фунтов, пробила крышу «Риальто Синема» и другие перекрытия, дойдя до подвальной площадки для танцев в «Кафе де Пари». Там она взорвалась. Было 21:50.

Никто в клубе не услышал эту детонацию, но все увидели и ощутили ее: необычайно яркую голубую вспышку. А потом – удушающие облака пыли, запах кордита [бездымного пороха]. И кромешная тьма.

Саксофониста по имени Дэвид Уильямс разорвало пополам. Один из голландских офицеров, пришедших вместе с Бетти Болдуин, лишился пальцев. Шесть гостей за одним столом погибли без всяких признаков внешних травм, они даже остались сидеть. Метрдотеля Чарльза швырнуло с балкона прямо на площадку для танцев; его протащило через весь танцпол, до колонны на другой стороне зала. Там он и остановился – уже мертвый. У одной женщины взрывной волной сорвало чулки, но в остальном она совершенно не пострадала. Вера Ламли-Келли, собиравшаяся позвонить матери по телефону-автомату, спокойно нажала на кнопку возврата монет, обозначенную буквой «B» [от «Back» – «Назад»].

Какое-то время в зале стояла тишина. Потом послышались приглушенные голоса, шевеление обломков: выжившие пытались двигаться. Штукатурка, превращенная в пыль, заполнила воздух, побелила волосы. Лица потемнели от кордита.

«Меня сбило с ног, – вспоминал один из гостей, – но ощущение было такое, словно на меня давит гигантская рука». Один из музыкантов джаз-банда, по имени Йорк де Соуза, рассказывал: «Я смотрел на танцевальную площадку, полузакрыв глаза, когда вдруг что-то ослепительно вспыхнуло. И я обнаружил, что меня всего засыпало обломками, штукатуркой, осколками стекла, я еще был на эстраде, но оказался под фортепиано. Я задыхался от кордита. Темно было как ночью». Вскоре его глаза привыкли к темноте. Кое-какой свет проник из кухни. Де Соуза и Уилкинс, его коллега по джаз-банду, начали искать выживших и набрели на тело, лежащее ничком. «Мы с Уилкинсом попытались его поднять, но верхняя часть тела отделилась от нижней прямо у нас в руках, – вспоминал де Соуза. – Это был Дейв Уильямс [тот самый саксофонист], я выпустил его, меня страшно тошнило. В глазах у меня мутилось. Я бродил как в тумане» [915] Graves, Champagne and Chandeliers , 118–119. .

Леди Болдуин оказалась сидящей на полу, одну ступню ей придавило обломками. «Было очень жарко, – рассказывала она. – Мне показалось, что по мне ручьями льет пот. – Кровь текла из рваной раны у нее на лице. – У верхней части лестницы появился свет, и я видела, как люди поднимаются по ступенькам, вынося жертв на спине». Вместе со своим голландским офицером она сумела найти такси и назвала таксисту адрес своего врача.