Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Вечернюю запись он завершил такими словами: «Уже так поздно. И я так устал».

А в Вашингтоне перспективы Акта о ленд-лизе стали выглядеть более обнадеживающе. Одним из важных факторов стало решение Уэнделла Уилки, бывшего соперника Рузвельта по президентской гонке, оказать решительную поддержку законопроекту [901] Goodwin, No Ordinary Time , 213. . (Уилки отмахнулся от своей собственной кампании устрашения, которую он недавно проводил, как от «предвыборной риторики».) Теперь уже казалось, что законопроект все-таки пройдет в сенате, притом скоро – и его не искалечат поправки, придуманные для того, чтобы подорвать его эффективность. Прохождение могло состояться в любой из ближайших дней.

Это казалось столь вероятным, что Рузвельт стал готовиться к отправке в Лондон еще одного эмиссара – человека, являвшегося полной противоположностью хрупкому Гарри Гопкинсу. Вскоре он окажет серьезное влияние на жизнь Мэри Черчилль и ее невестки Памелы.

Рузвельт и его гость уселись за ланч – прямо за президентским рабочим столом в Овальном кабинете Белого дома. Рузвельт приходил в себя после простуды и казался сонным.

«Еда исключительная», – писал гость позже. Он имел в виду «исключительно ужасная».

«Суп со шпинатом» – так он начал ее описание [902] Averell Harriman, Memorandum to self, March 11, 1941, "Harriman Mission," Chronological File, W. Averell Harriman Papers. .

Этим гостем был Уильям Аверелл Гарриман, которого разные люди называли по-разному – Аверелл, Айв, Билл. Невероятно богатый наследник железнодорожной империи «Юнион Пасифик», построенной его отцом, он вошел в совет директоров этой компании, еще будучи старшекурсником Йеля, а теперь, в 49 лет, являлся его председателем. В середине 1930-х он руководил строительством колоссального горнолыжного курорта в Айдахо, названного «Солнечная долина» и призванного поощрять железнодорожные поездки на американский Запад. Он был привлекателен по любым меркам, но две вещи придавали ему особое очарование: широкая белозубая улыбка и изящная атлетическая непринужденность движений. Он был искусным лыжником и игроком в поло.

Гарриману предстояло отправиться в Лондон через несколько дней – 10 марта, в понедельник: там он должен будет координировать поставку американской помощи после того, как Акт о ленд-лизе наконец примут. Как и Гопкинсу, его предшественнику, Гарриману следовало стать для Рузвельта своего рода зеркалом, показывающим, как идут дела у Британии, однако у него имелись и более формальные обязанности – следить, чтобы Черчилль получал ту помощь, которая нужна ему больше всего, а получив, использовал ее как можно эффективнее. Объявляя о его назначении, Рузвельт дал ему должность «уполномоченного по оборонному снабжению».

Пока же Гарриман погрузил ложку в водянистую зеленую жижу.

«Суп со шпинатом оказался не очень плох на вкус, но выглядел как горячая вода с нарубленным шпинатом, – писал он в заметке для собственных архивов. – Тосты из белого хлеба и горячие сдобные булочки. Главное блюдо – сырное суфле со шпинатом!! На десерт – три большие пышные оладьи, масса сливочного масла и кленового сиропа. Чай для президента, кофе – для меня».

Гарриман обратил особое внимание на этот ланч из-за президентской простуды. Он писал: «Мне показалось, что это самая нездоровая пища при данных обстоятельствах, тем более что мы как раз обсуждали ситуацию с продовольствием у британцев и их растущие потребности в витаминах, белках и кальции!!»

Рузвельт хотел, чтобы снабжение Англии продуктами питания стало для Гарримана приоритетной задачей, и довольно долго (слишком долго, с точки зрения Гарримана) говорил о конкретных видах продуктов, которые понадобятся Британии, чтобы выжить. Его собеседник усмотрел в этом забавный парадокс: «Поскольку президент явно физически устал и умственно переутомился, мне подумалось, что в интересах Британии – улучшение президентского рациона: вот что следовало бы сделать основным приоритетом».

Эта беседа вызвала у Гарримана немалое беспокойство: ему показалось, что Рузвельт пока не совсем понимает серьезность положения Британии – и то, что это означает для остального мира. Сам Гарриман публично высказывался за то, чтобы Америка сама вмешалась в войну. О прошедшем разговоре он писал: «Я уходил, чувствуя, что Президент в общем-то не сумел по-настоящему оценить то, что мне представлялось реальными особенностями ситуации. А именно – что существует немалая вероятность: Германия (если мы не поможем Британии) настолько сильно будет препятствовать поставкам в Британию, что это существенно скажется на ее обороноспособности».

Позже, примерно в половине шестого вечера, Гарриман встретился с госсекретарем Корделлом Халлом, который тоже страдал простудой и тоже выглядел уставшим. Они обсудили ситуацию на морях в более широком масштабе – в частности, угрозу, которую представляет для Сингапура рост мощи и агрессивности Японии. Халл сообщил ему, что военно-морские соединения США не планируют вмешиваться, но что он лично полагает: американскому флоту следовало бы направить некоторые из своих самых мощных кораблей в район Голландской Ост-Индии как демонстрацию силы – в надежде, что (как пересказывал его замечания Гарриман) «этот блеф заставит япошек держаться в рамках» [903] Там же. .

Избрав позицию пассивного наблюдения, подчеркивал Халл, Америка рискует получить «унизительные результаты» – если Япония захватит ключевые стратегические пункты на Дальнем Востоке, а США будут и дальше держать свои корабли в безопасности – на большой тихоокеанской базе. Халл явно устал, к тому же он не очень хорошо соображал из-за простуды, поэтому никак не мог припомнить ее конкретное местоположение.

– Как называется эта гавань? – спросил Халл.

– Пёрл-Харбор, – ответил Гарриман.

– Да, точно.

Поначалу Гарриман имел лишь смутные представления о том, к каким результатам должна привести его миссия. «Никто не дал мне каких-либо инструкций или указаний по поводу того, как мне надлежит действовать», – писал он в еще одной памятной записке для своего архива [904] Там же. .

Чтобы получше изучить ситуацию, Гарриман провел несколько бесед с флотскими и армейскими чинами США и ощутил их глубинное нежелание посылать оружие и материально-техническое обеспечение в Британию без четкого понимания того, что с ними планируют делать британцы. Гарриман винил в этом Гопкинса, у которого, судя по всему, сложились лишь самые общие впечатления о том, что нужно Британии и как эти потребности вписываются в черчиллевскую военную стратегию. Те военачальники, с которыми говорил Гарриман, выражали скептицизм по поводу этой стратегии – и, казалось, не особенно уверены в компетентности Черчилля. «Делаются такие замечания, как "мы не можем серьезно относиться к просьбам, которые формулируются поздно вечером за бутылкой портвейна": хотя имена не упоминаются, здесь явно имеются в виду вечерние беседы Гопкинса и Черчилля», – писал Гарриман.