Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Эта «липкая граната», как ее называли, в конце концов все-таки (несмотря на противодействие военного министерства) достигла в своей разработке той стадии, когда ее уже можно было применять на поле боя. Черчилль своей властью преодолел возражения министерства и оказал этому новому оружию всемерную поддержку. 1 июня 1940 года в служебной записке, весьма примечательной по своей четкости и краткости, Черчилль распорядился: «Сделать миллион штук. У.С.Ч.» [279] Fort, Prof , 227.

Когда позже несколько членов парламента начали интересоваться степенью влияния Линдемана на премьер-министра в этом вопросе, Черчилль прямо взорвался негодованием. Во время одного бурного «Часа вопросов» [280] «Час вопросов» – время, отводимое для ответов премьер-министра и министров в палате общин на вопросы членов парламента (как правило, с 14:45 до 15:30 каждый день с понедельника по четверг). – Прим. пер . в палате общин один парламентарий не только задавал вопросы, содержавшие скрытую критику Линдемана, но и позволил себе неприятные намеки на его немецкое происхождение, что привело Черчилля в ярость. После заседания он набросился на этого критика в курительной комнате палаты общин и – «ревя, как разъяренный бык», по словам одного из свидетелей, – закричал: «За каким чертом вам понадобилось задавать этот вопрос?! Вы что, не знаете, что он один из моих самых давних и близких друзей?!» [281] Там же, 242.

Черчилль велел этому парламентарию «убираться ко всем чертям» и больше никогда с ним не разговаривать.

Обращаясь к собственному парламентскому секретарю, Черчилль заметил: «Любишь меня – люби и моего пса, а если не любишь моего пса, тогда черта с два ты и меня полюбишь» [282] Там же. .

Доктор Джонс по-прежнему полагал, что совещание на Даунинг-стрит, 10 вполне может оказаться розыгрышем. Он отыскал секретаршу, которая утром оставила на его рабочем столе записку насчет этого мероприятия. Она заверила его, что приглашение действительно поступило. Но Джонса это не убедило, и он позвонил майору авиации Скотту-Фарни – тому самому коллеге, который передал секретарше по телефону это послание. Скотт-Фарни также поклялся, что это не мистификация.

Джонс поймал такси. К тому времени, когда он подъехал к дому 10 по Даунинг-стрит, совещание шло уже полчаса.

Для Джонса это был волнующий момент. Он вошел в помещение, где проходила встреча, и Черчилль тут же повернулся к нему – как и дюжина остальных присутствующих. Джонса несколько ошеломило, что он, всего-то в 28 лет, лично смотрит на тех, кто собрался за легендарным длинным столом в Комнате правительства.

Черчилль восседал по левую сторону стола, в середине. По бокам от него расположились Линдеман и лорд Бивербрук, совершеннейшие антиподы по внешности: Линдеман – бледный, прилизанно-постный; Бивербрук – оживленно-желчный, очень напоминающий того презрительно хмурящегося эльфа, каким его не раз запечатлевали газетные фотографы. По другую сторону стола сидели Генри Тайзерд, министр авиации Синклер и глава Истребительного командования Даудинг.

Джонс сразу ощутил напряжение, царящее в комнате. Линдеман сделал ему приглашающий жест, показав на стул справа от себя; но сидевшие рядом с Тайзердом стали подавать ему знаки, явно показывавшие, что ему надо бы расположиться с их стороны стола. На несколько мгновений Джонс пришел в замешательство. Линдеман – его бывший преподаватель, к тому же, несомненно, в основном именно благодаря ему Джонса позвали на эту встречу. Но люди из авиационных ведомств – его коллеги, и ему явно следовало бы сесть с ними. Положение еще больше осложнялось тем, что Джонс отлично знал о трениях между Тайзердом и Линдеманом.

Джонс разрешил это затруднение, сев на стул в конце стола – на «нейтральной территории» (как он сам это назвал), между двумя делегациями [283] Jones, Most Secret War , 145. .

Он стал слушать возобновившийся разговор. По комментариям присутствующих он заключил, что они лишь отчасти понимают ситуацию с применением радиолучей для навигации – и ее значение для воздушной войны.

В какой-то момент Черчилль обратился с вопросом непосредственно к нему – чтобы прояснить какую-то деталь.

Вместо того чтобы просто ответить на вопрос, Джонс проговорил: «Может быть, сэр, будет полезнее, если я расскажу всю историю с самого начала?» Впоследствии он сам поражался своему хладнокровию. Он объяснял такое спокойствие тем, что вызов на совещание застал его врасплох, так что у него попросту не было возможности как следует встревожиться [284] Там же. .

Джонс поведал им эту историю как своего рода детективный сюжет, описывая первые ключи к разгадке и постепенное накопление улик. Он сообщил и некоторые свежие разведданные – рассказав, в частности, о записке, которую всего три дня назад извлекли из сбитого немецкого бомбардировщика и которая, похоже, подтверждала его интуитивную догадку, что в системе Knickebein применяется не один луч, а два, причем второй луч пересекает первый в пространстве над выбранной целью. Из записки явствовало, что второй луч подается из Бредштедта (городка в Шлезвиг-Гольштейне, на северном побережье Германии). Кроме того, в тексте приводились цифры, которые вроде бы обозначали частоты радиоволн в этих пучках.

Черчилль слушал как зачарованный, целиком и полностью захваченный описанием секретных технологий. Но при этом он отлично осознал мрачный смысл находки Джонса. Мало того, что люфтваффе закреплялось на базах захваченных территорий всего в нескольких минутах полета от английского побережья: теперь он понял, что самолеты, размещенные на этих базах, смогут наносить точные бомбовые удары даже в безлунные ночи и пасмурную погоду. Для Черчилля это были скверные новости, «один из самых черных моментов войны» (как он сам позже выразился) [285] Там же, 153. . До сих пор он пребывал в уверенности, что Королевские ВВС смогут устоять под натиском врага – даже несмотря на то, что по численности самолетов (как полагала разведка министерства авиации) они очень сильно уступают люфтваффе. При дневном свете пилоты Королевских ВВС демонстрировали отличное умение сбивать тихоходные немецкие бомбардировщики и обыгрывать их истребительное сопровождение, скованное необходимостью держаться поблизости от своего более медленного бомбардировщика и сравнительно небольшим запасом топлива, позволявшим находиться в воздухе лишь около 90 минут. Однако по ночам Королевские ВВС не имели возможности перехватывать немецкие самолеты. Если немецкие воздушные машины смогут наносить точные бомбовые удары даже в условиях густой облачности и в самые темные ночи, им больше не понадобятся рои истребителей сопровождения – и их больше не будут сдерживать факторы, связанные с запасом лёта истребителей. Они смогут кружить над Британскими островами без всяких ограничений, что даст немцам колоссальное преимущество при подготовке почвы для вторжения.