Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

На вершине утеса царил восторг. Почти не в силах сдержать мстительную радость, Геринг схватил ближайшего офицера за плечо и, расплывшись в улыбке, сильно потряс – словно играл в фильме для геббельсовского министерства народного просвещения и пропаганды.

День был теплый и безветренный, небо голубело над рассеивающейся утренней дымкой. К середине дня потеплело до 30 с лишним градусов – редкость для Лондона. По Гайд-парку бродили толпы гуляющих; множество людей нежились в шезлонгах, расставленных на берегу Серпентайна [508] Серпентайн – небольшое искусственное озеро в Гайд-парке (площадь 12 га). – Прим. пер . . Покупатели заполонили магазины на Оксфорд-стрит и Пикадилли. Гигантские заградительные аэростаты, громоздящиеся над головой, отбрасывали неуклюжие тени на улицы внизу. После августовского воздушного налета, когда бомбы впервые упали на сам Лондон, город успел вновь погрузиться в дремотную иллюзию собственной неуязвимости, время от времени нарушаемую звуками воздушной тревоги, но тревога всякий раз оказывалась ложной, так что эта новая особенность городской жизни, некогда так ужасавшая, теперь уже гораздо меньше пугала лондонцев, потому что бомбардировщики так и не появлялись. Жар позднего лета создавал атмосферу ленивой беззаботности. В театрах лондонского Вест-Энда играли 24 спектакля – в том числе по «Ребекке», пьесе Дафны Дюморье, которую она написала на основе своего одноименного романа. В Лондоне показывали фильм Альфреда Хичкока с Лоренсом Оливье и Джоан Фонтейн по этому же роману, а также «Худого человека» и «Газовый свет» [509] «Худой человек» (1934) – комедийный детектив американского режиссера В. С. Ван Дайка. «Газовый свет» (1940) – психологический триллер британского режиссера Торольда Дикинсона (в 1944 году вышла американская версия фильма). – Прим. пер . .

Это был отличный день для того, чтобы провести его где-нибудь в сельской местности, в прохладной тени деревьев.

Черчилль находился в Чекерсе. Лорд Бивербрук отбыл в свой загородный дом (Черкли-корт) сразу после ланча, хотя позже он попытается это отрицать. Джон Колвилл уехал из Лондона в четверг, отправившись в десятидневный отпуск, который он планировал провести с матерью и братом в йоркширском поместье своей тетушки – охотясь на куропаток, играя в теннис и дегустируя дядюшкину коллекцию старого портвейна (наиболее выдержанные образцы датировались 1863 годом). Мэри Черчилль по-прежнему оставалась в Бреклс-холле у своей подруги (и кузины) Джуди, неохотно продолжая играть роль деревенской мышки и стараясь выполнять их с Джуди обещание каждый день заучивать по одному сонету Шекспира. В эту субботу она выбрала сонет 116 (в котором любовь – «над бурей поднятый маяк» [510] Перевод С. Маршака. ) и процитировала его в дневнике. Затем отправилась поплавать. «Все это было так замечательно – joie de vivre [511] Радость жизни ( фр. ). пересилила тщеславие» [512] Diary, Sept. 7, 1940, Mary Churchill Papers. .

Поэтому, отбросив всякие предосторожности, она искупалась без шапочки.

В Берлине тем субботним утром Йозеф Геббельс готовил своих подручных к тому, что должно произойти к концу дня. Предстоящее разрушение Лондона, заявил он, «станет, вероятно, величайшей рукотворной катастрофой в истории». Он надеялся притупить гневные протесты, которые неизбежно поднимутся в мире, представив это нападение как заслуженный ответный удар – воздаяние за британскую бомбардировку гражданского населения Германии. Однако до сих пор британские авианалеты на Германию (в том числе и прошедшие этой ночью) не принесли столько жертв и разрушений, чтобы стать оправданием такого мощного ответа.

Но Геббельс понимал, что грозящая Лондону атака люфтваффе необходима Германии – и что она, вероятно, приблизит окончание войны. То, что налеты англичан оказались столь ничтожными, было невыгодно для немецкой пропаганды, но ничего, он справится. Он надеялся, что Черчилль устроит и рейд приличных масштабов – «как можно скорее».

Каждый день приносил новые проблемы, но время от времени они разбавлялись более приятными отвлечениями. На этой неделе Геббельс услышал на одном из совещаний доклад Ханса Хинкеля, возглавлявшего в его министерстве департамент особых культурных задач: тот сообщал новости о состоянии еврейского населения Германии и Австрии. «В Вене осталось 47 000 евреев из 180 000, две трети из них – женщины, а мужчин от 20 до 35 лет – около 300, – отчитывался Хинкель (его слова приводятся в протоколе совещания). – Несмотря на войну, оказалось возможным переправить в общей сложности 17 000 евреев на юго-восток. В Берлине пока насчитывается 71 800 евреев; в будущем ежемесячно будет происходить отправка на юго-восток примерно 500 евреев». Хинкель добавил, что уже разработаны планы выселить из Берлина 60 000 евреев в первые четыре месяца после окончания войны – когда необходимые транспортные средства вновь станут доступны. «Остальные 12 000 также исчезнут – на протяжении еще четырех недель».

Это порадовало Геббельса, хотя он понимал, что открытый антисемитизм Германии, уже долгое время очевидный для всего мира, сам по себе представляет существенную пропагандистскую проблему. Но он относился к ней философски. «Поскольку по всему миру нас порочат как врагов евреев и в связи с этим противостоят нам, – рассуждал он, – почему бы нам не извлечь из этого положения не только минусы, но и плюсы – такие, как устранение евреев из театра, кино, общественной жизни, административной прослойки. Если в результате на нас все равно будут обрушиваться с нападками как на противников евреев, мы сумеем по крайней мере с чистой совестью сказать: "Дело того стоило, мы получили от этого пользу"».

Самолеты люфтваффе появились, когда в Англии пришло время вечернего чаепития.

Бомбардировщики шли тремя волнами. Первая состояла почти из тысячи самолетов – в ней насчитывалось 348 бомбардировщиков и 617 истребителей. Восемь специально оборудованных бомбардировщиков «Хейнкель», входящих в группу «следопытов» под названием KGr-100, летели впереди, неся на борту комбинацию стандартных фугасных бомб, зажигательных бомб, снаряженных горючим – бензином или керосином (Flammenbomben), а также бомб со специальными замедлителями взрыва, призванных отпугнуть пожарных. Несмотря на ясную погоду и солнечный свет, для навигации применялась «X-система». В Лондоне первая сирена воздушной тревоги зазвучала в 16:43.

Писательница Вирджиния Коулз вместе с подругой Энн гостила в доме у британского медиамагната Эсмонда Хармсворта – в деревне Мереворт, примерно в 30 милях к юго-востоку от центра Лондона. Они пили чай на лужайке, наслаждаясь теплом и солнцем, когда с юго-востока донесся какой-то гул. «Вначале мы ничего не видели, – писала Коулз, – но вскоре этот звук перешел в мощный басовитый рев. Он напоминал отдаленный грохот гигантского водопада». А потом они увидели самолеты. Вместе с подругой она насчитала больше 150: бомбардировщики летели боевым строем, а истребители окружали их, как защитная оболочка. «Мы лежали на траве, напряженно вглядываясь в небо. Мы различали скопище крошечных белых пятнышек – словно тучи насекомых. Оно перемещалось на северо-запад – в направлении столицы» [513] Cowles, Looking for Trouble , 434–435. .