Нина Левина - Дзюдо и кино

— Вот пожалуйста, полюбуйтесь на грубое нарушение КЗОТ. Вы обязаны закрыть гаражный цех.

— А вы не боитесь остановить работу киностудии? — с недоумением спросили у меня представители СЭС.

— Моя должностная обязанность — защищать права трудящихся, — ответил я. — Пролетарии всех стран, объединяйтесь!

СЭС тут же опечатала гараж и уехала. А на киностудии всё одномоментно забурлило — Цыганков закрыл гараж и тем самым остановил работу киностудии. Все забегали, засуетились. Зато работники гаража были в восторге! Наконец-то хоть кто-то позаботился об их правах!

Ко мне в кабинет прибежала секретарша от директора киностудии:

— Сергей, тебя срочно вызывает к себе Путинцев!

— Передай ему, пусть срочно идёт лесом! — дерзко ответил я. — Я уже не в штате киностудии и Путинцеву больше не подчиняюсь. Если хочет со мной встретиться — пусть записывается на приём, и я назначу ему время встречи.

Минут через десять ко мне вбежал сам Альберт Григорьевич пунцовый от ярости.

— Ты! — закричал он мне с порога. — Ты что натворил?! У нас простой из-за тебя!

— Альберт Григорьевич, я же вас предупреждал, что умею пользоваться властью, — спокойно ответил я. — Вы насильно перевели меня на эту должность. Теперь я занимаюсь своими прямыми обязанностями. Вместо того, чтобы меня обвинять — исправляйте недочёты, делайте душевые…

Все силы киностудии были брошены на совершение невозможного — через два дня в гаражном цеху сияли белым кафелем новенькие душевые. СЭС открыла гараж, работа на киностудии потекла своим чередом. Но я, молодой самоуверенный карьерист, слишком переоценил себя и свои возможности. После концертов, устроенных мной для КГБ и МВД, меня не рискнули «съесть» впрямую, а решили поймать на блесну…

Каждый год на киностудию по разнарядке приходило несколько автомобилей — «Москвичей» и «Жигулей» разных моделей. На разрешение приобрести автомобиль работники киностудии заранее подавали заявления, которые должны были быть согласованы с директором Путинцевым и секретарем парткома. Таким образом была сформирована очередь, согласно которой, распределялись машины.

В тот год, когда я стал председателем профсоюза, разнарядка пришла, как обычно, за исключением того, что помимо «Москвичей» и «Жигулей», в списке значилась одна «Волга» ГАЗ-24 — невероятный дефицит. На киностудию никогда до этого «Волги» не приходили, поэтому не было ни одного заявления на приобретение автомобиля этой марки. Я вывесил объявление на киностудии о том, что все желающие могут подать заявление на приобретение «Волги». Откликнулись всего два человека, но оба заявления были отклонены директором в связи с тем, что один из подателей был выпивоха, а второй — плохой работник. Больше заявлений не подавали, и «Волга» оказалась никому не нужна.

Я был молодым амбициозным человеком. Если машина никому не нужна, то почему не купить её самому? К сожалению, тогда не сообразил, что мне закинули блесну, и радостно заглотнул её. Я написал заявление на имя директора киностудии и секретаря парткома о том, что в связи с тем, что претендентов на «Волгу» нет, прошу разрешения продать её мне. Все одобрили, и на моём заявлении появились две резолюции «Согласен», одна от директора, а вторая от секретаря. Протоколом профкома машина была выделена мне.

Я продал свои «Жигули», обежал всех родственников и знакомых, одолжил недостающую сумму и, наконец-то стал, как я думал, счастливым обладателем белой красавицы «Волги». В это же самое время в ЦК Компартии Украины на меня полетела жалоба о злоупотреблении служебным положением, грубом нарушении коммунистической морали и требованием исключить из партии.

На киностудии срочно был созван партком, на котором меня собирались растерзать. Я не совсем хорошо понимал, что происходит, так как на руках было заявление, одобренное директором и секретарём парткома, а также протокол профсоюза. Я был уверен в своей правоте, но чувство надвигающейся грозы не оставляло меня, и я решил посоветоваться со старшим товарищем — Алексеем Ивановичем Степановым. К тому же он был, как я уже сообщал, заместителем секретаря парткома киностудии.

— Эх, Серёжа, — сразу же начал журить меня Алексей Иванович, — что ж ты раньше не пришёл советоваться? Нужна была тебе эта «Волга»?

— Но ведь я ничего не нарушил, — пытался я оправдаться.

— Тебе же блесну кинули, а ты — наивный дурачок, так попался.

— Что же делать, Алексей Иванович?

— Что теперь сделаешь? Иди на партком…

На парткоме я сразу же почувствовал напряжённую обстановку, все были настроены решительно и жёстко. Секретарь парткома бросал в мою сторону уничтожающие взгляды. Он первым взял слово после оглашения повестки дня.

— Товарищи коммунисты! К нам поступила жалоба из самого ЦК. Оказывается, в наши ряды затесался человек, недостойный высокого звания коммуниста. Это — Цыганков Сергей. Он нарушил основную мораль коммуниста и повёл себя нескромно — приобрёл «Волгу». ЦК требует жёстко наказать его за этот разлагающий проступок и исключить из партии!

— Вы же сами подписали моё заявление! — возмущённо попытался я возразить на это нелепое выступление.

— А ты должен был отказаться! — парировал мне секретарь. — Предлагаю, товарищи, всем высказаться по этому вопросу.

Первым взял слово Алексей Иванович:

— Товарищи коммунисты! Совершенно согласен с выступившим до меня секретарём. Сейчас мы все будем обсуждать безответственный проступок Цыганкова. Но должен вам напомнить, что раз на его заявлении есть резолюция директора киностудии и секретаря парткома, то и обсуждать мы должны в следующем ключе. И директор, и секретарь — стоят на более высоких должностях, чем Цыганков. Поэтому если мы примем решение объявить Цыганкову строгий выговор, то директора и секретаря мы должны исключить из партии. Если мы решим наказать Цыганкова просто выговором, то директору и секретарю мы должны объявить строгий выговор. Исходя из этого, предлагаю начать рассмотрение вопроса.

После этих слов члены парткома начали активно переговариваться, а секретарь парткома сошёл с лица и снова взял слово:

— Товарищи коммунисты, в общем-то, что тут обсуждать? Дело понятное. Предлагаю за этот проступок Цыганкову «поставить на вид». Давайте голосовать. Кто — «за»?

Все проголосовали единогласно «за». Мне «поставили на вид». Это означало устное предупреждение без каких-либо последствий. Одним своим выступлением Алексей Иванович спас мою шкуру. Я облегчённо вздохнул, но на этом дело не закончилось.

Через несколько дней после заседания парткома ко мне в кабинет вошли двое мужчин, представились специальными проверяющими из ЦК и уселись напротив меня.