Нина Левина - Дзюдо и кино

Директор сразу занервничал, быстро выпроводил посетителей из кабинета и подошёл ко мне:

— Я вас слушаю.

— Вы — заведующий складом? — спросил я его, оценивающе разглядывая.

— Нет, я директор базы!

— Тогда давайте пройдёмся, товарищ директор, и побеседуем, чтобы нам никто не мешал.

Он послушно позволил вывести себя из кабинета, а я уже понял, как именно буду с ним говорить. Я ему не представился, документов никаких не предъявил, а сразу же перешёл к делу:

— Уже несколько недель вы не отдаёте полученный и оплаченный финский домик Леонида Быкова. Хочу, чтобы вы понимали сложившуюся ситуацию. В данный момент Леонид Быков запускает фильм по сценарию, утверждённому лично Министром МВД Щёлоковым. У нас, в МВД, для Быкова сейчас подбирают консультанта. Скорее всего, это будет первый заместитель Министра МВД Украины. И если Быков пожалуется на ваш саботаж своему консультанту, можете ни секунды не сомневаться — мы вас живьём съедим. — Я выдержал эффектную паузу, а потом гаркнул на него: — Вы тут что?! Совсем с ума сошли?!

И тут я заметил у директора на руке огромные японские часы и продолжил его «прессинговать»:

— У тебя какая зарплата, директор? Падла воровитая, с такими часами тебе самое место на лесоповале!

Директор молниеносно снял часы и спрятал их в карман, а потом подобострастно обратился ко мне:

— Что я должен делать, чтобы не усугубить?

— Позвонить Быкову и принести ему извинения. Домик немедленно отгрузить и найти людей, которые быстро его установят! Вот человек из группы Быкова. — Я обернулся и указал на Вадима, следовавшего за нами с округлившимися от удивления глазами. — Он будет всё контролировать и мне докладывать! Ясно?

— Так точно! — отрапортовал директор и побежал в свой кабинет.

— Ну ты даёшь, Сергей! — восхищённо сказал Вадим, когда мы остались одни. — Я шёл позади вас и всё слышал. Ты так убедительно говорил, что мне самому было страшно!

В общем, домик был благополучно отгружен. Лёня обо всём узнал в подробностях от Вадима, долго смеялся, а потом сделал мне предложение:

— Сергей, переходи к нам, в актёрский цех! Такой талант пропадает! А что я тебе должен за твою помощь?

— Лёня, как обычно, — развёл я руками, — шоколадку.

В этой главе вынужден перейти к довольно-таки сложной, я бы даже сказал, трагичной ситуации, сложившейся вокруг Леонида Быкова и его семьи. Лёня был из тех людей, которые не могут в определённых ситуациях промолчать, а считают своим долгом резать правду-матку в глаза, не считаясь с положением собеседника. Я не знаю точно, где и в какой момент, Лёня «перешёл черту», и КГБ решило «прижать» его. Но всё началось после переезда актёра из Ленинграда в Киев, куда его вместе с семьёй заманили обещаниями поддержки всех его творческих планов. Сразу же после переезда ему начали вставлять палки в колёса. Сначала это касалось работы, а потом стали действовать, уничтожая сына.

Старший сын Леонида Быкова Лесь был прекрасным хоккеистом, в связи с этим его даже освободили от армии. Но парень очень хотел служить, мечтал стать десантником, и отец, используя свою известность, смог организовать ему прохождение службы в десантных войсках. Десантникам увольнительные в то время не давали, и Лёня поехал дня на три в часть навестить сына. С собой повёз пирожки и приветы от матери и один из своих фильмов для показа в воинской части.

Дальнейшие события я рассказываю со слов самого Лесика, с которым у меня были прекрасные отношения. Отец пришёл к нему в первый же вечер своего пребывания в части, весь на нервах, взвинченный, извинился и сказал, что немедленно уезжает. Что произошло, был ли какой-то конфликт с командованием части, он не пояснил. А потом у Лесика начались проблемы. Он получал наряды вне очереди и постоянные придирки и замечания от вышестоящих командиров. А вскоре случился инцидент, навсегда перевернувший его жизнь. Лесика назначили дневальным. Ночью, вместо того, чтобы стоять «на тумбочке», он сидел и читал книгу. Неожиданно с проверкой нагрянул замполит. Лесик вскочил и отрапортовал, как положено. «А это что?» — спросил его замполит. «Книга», — ответил Лесь, после чего получил сокрушительный удар в лицо. Лесик сильно ударился головой о стену, возле которой стоял, так что на затылке лопнула кожа, и полилась кровь. Его отправили в местную санчасть, где врач обработал рану и наложил повязку. На следующий день Лесика перевезли в другую санчасть, где продержали почти два месяца, после чего выписали с заключением — буйный шизофреник, подлежит списанию из армии.

С этого момента начались его мытарства. С диагнозом «шизофрения» он стал изгоем. Перед ним были закрыты все двери, он не мог устроиться на работу даже чернорабочим. Леонид Быков задействовал все свои связи в мире творческой интеллигенции, чтобы помочь сыну, но, увы. На коллективные запросы приходили неутешительные ответы — Минздрав СССР не может изменить диагноз, потому что он был поставлен Министерством обороны. А Министерство обороны не может снять диагноз, потому что Лесик не является военнослужащим. Таким образом судьба Лесика «зависла» между молотом и наковальней. Тогда он сам придумал ужасный способ, как ему избавиться от страшного диагноза. Он решил дерзко ограбить магазин. Он мечтал, чтобы его посадили в тюрьму, ибо тогда это означало бы снятие диагноза «шизофрения». С грустной усмешкой Лесь рассказывал мне, что ему пришлось идти сдаваться самому, так как наша доблестная милиция не смогла его вычислить. Его арестовали, но, вопреки ожиданиям, не посадили в тюрьму, а отправили на принудительное лечение в психушку, в Павловскую больницу в Киеве. Продержали его там год и выпустили. И Лесик снова взялся за старое.

Леонид Быков в то время не жил. Душа болела за сына, балансирующего между арестами и психушкой. Параллельно с этим, зарубили его сценарий фильма «Не стреляйте в белых лебедей». Я лично ездил в Москву и имел доверительный разговор с заместителем Председателя Госкино Павлёнком. От него я узнал, что Быкову никогда не позволят снять этот фильм. Без объяснений. Вернувшись, я уговорил Лёню отказаться от фильма и подумать над другим сценарием. И он взялся за картину под названием «Пришелец». Фильм, высмеивающий и обнажающий недостатки советской власти, полная антисоветчина. Я пытался, как мог, остановить Леонида. Мне было жаль талантливейшего человека, упорно несущегося навстречу трагической судьбе. Но он был очень принципиальным человеком, к тому же обозлённым на существующую власть за поломанную судьбу Лесика. Он не хотел меня слышать.

В мою бытность директором объединения у нас с Лёней сложилась традиция — практически каждый день мы встречались в директорском кафе в три часа за одним и тем же столиком и пили кофе. Местная буфетчица знала об этом, и поэтому, начиная с половины третьего, наш столик никому не было позволено занимать. Потом уже, после Лёниной гибели, я часто ловил себя на том, что снова сижу за этим столиком, поглядывая на часы в ожидании Лёни, который больше никогда не придёт…