Софья Голицына - Нам не дано предугадать [litres]

В конце концов после 10 дней ожидания я получил разрешение ехать в Красноярск и отправился на станцию, которая была в трех верстах от города. Какое ужасное зрелище представляла собой эта маленькая станция! За день до падения города там среди составов, переполненных беженцами, взорвался вагон с динамитом. Сотни людей были разорваны на куски, и тела мужчин, женщин и детей до сих пор лежали на путях вперемешку с разбитыми вагонами и обломками станционных зданий.

Я нашел место в товарном вагоне, занятом военными, и после медленного, без всяких происшествий, переезда в течение трех долгих зимних дней прибыл в Красноярск. На дороге вдоль железнодорожных путей были видны следы отступавшей армии! Перевернутые сани, лафеты пушек со сломанными колесами, ящики от снарядов, павшие лошади, а временами и трупы людей. Иногда мы видели солдат колчаковской армии, медленно тянувшихся на запад, этих пленных, так «великодушно» отпущенных красными, которые умрут от холода и истощения на своем бесконечном пути через равнины Сибири.

Когда мы приехали, я хотел нанять сани, чтобы доехать до дома, где остановилась моя семья. Извозчик запросил пятьсот рублей за расстояние около версты, что я нашел умеренной платой. Когда я сел и погрузил багаж, извозчик обернулся ко мне и сказал:

– Я вижу, вы нездешний, какими деньгами вы будете мне платить?

– У меня Сибирские (Колчаковские) деньги, – ответил я.

– Сибирские… – повторил он с иронией. – Вы разве не читали это? – И он указал мне на кусок бумаги, прикрепленный к двери станции, на которой было что-то напечатано.

Я подошел и прочитал декрет, подписанный накануне, аннулировавший Колчаковские деньги даже без возможности обменять их на новые советские. Извозчик отказался подвезти меня, и я был вынужден оставить вещи на станции и идти пешком к дому, где жила моя семья. Я шел быстро, мне не терпелось узнать, что же с ними: уехали ли они из города, когда уехали, куда и все ли у них благополучно?

Наконец я дошел до дома и вскоре от людей, живших там, узнал, что моя семья уехала две недели тому назад, надеясь, что я присоединюсь к ним по дороге. Они собирались пробираться во Владивосток. Моей первой реакцией на это известие было большое разочарование, но позже, сидя на лавке перед домом, я обдумал ситуацию и решил, что их отъезд облегчит мое бегство. Было бы огромной радостью встретить их здесь, но потом как бы мы все бежали из этого ада? Начинался новый период моей жизни, возможно, более рискованный и опасный. В четвертый раз я должен был бежать от большевиков. Я надеялся, что он будет и последним. Все мои усилия должны были быть направлены к этой единственной цели.

О шести месяцах, которые доктор Голицын провел у большевиков, сохранились только отрывочные сведения. Он редко говорил об этом периоде своей жизни. Известно, что он работал хирургом в госпитале Красной армии в Иркутске. Он подхватил тиф, и за ним ухаживала Анна Павловна, которая не поехала с остальной семьей в Маньчжурию. Доктор Голицын не имел никаких сведений о семье, ни она о нем. Он никогда не оставлял мысли бежать в Харбин, где они договорились встретиться. Каким-то образом ему удалось достать фальшивые документы на имя Серебрякова.

Отправлялся специальный поезд во Владивосток, заполненный германскими военнопленными и русскими невоенными инвалидами. Доктор Голицын решил, что это его единственный шанс бежать. Он был так изможден и истощен тифом и усталостью, что было нетрудно убедить агентов ЧК, проверявших пассажиров, что «Серебряков» находится в последней стадии туберкулеза. Но все-таки они потребовали медицинского освидетельствования «Серебрякова». К счастью, врач был незнакомым, да и осмотра тоже не было. Доктор Голицын, потрепанный, грязный, кашляющий и дышащий с трудом, вполне сошел за туберкулезного. Доктор подписал проездные документы «Серебрякова», и власти разрешили ехать во Владивосток на специальном поезде. Двухнедельная поездка была кошмаром. Поезд ехал медленно, останавливаясь на каждой станции. Солдаты и агенты ЧК постоянно проверяли документы. Случайная встреча с солдатом, который мог быть его пациентом в иркутском военном госпитале, или с кем-нибудь, кто мог узнать его, значила бы немедленный расстрел.

Наконец поезд вошел в Забайкальский округ, бывший под правлением атамана Семенова. Оттуда было сравнительно легко добраться до Харбина, где он нашел свою семью.

Любовь Голицына, ее дети и слуги (маленькая Лиза, Катя Шнырева и Маня – нянька) прибыли в Харбин в марте 1920 года. Их путешествие было мучительным. Из Омска в Красноярск они двигались с отрядом Белой армии на специальном поезде, везшем снаряжение. Всякое гражданское передвижение по железной дороге было прекращено, и возможностью уехать они обязаны вмешательству капитана K. A. Ялудского, получившего разрешение захватить несчастную княгиню Голицыну с детьми и слугами. Они ненадолго встретились с доктором Голицыным в конце 1919 года близ Красноярска, но он должен был вернуться в свой госпиталь, договорившись о встрече 24 декабря. 28 декабря ситуация стала критической, и, не ожидая больше, Любовь Владимировна решила спасать семью. Они были под протекцией чешского коменданта Черевинки, которого семья знала еще по Тюмени. Чешский отряд эвакуировался, и семья Голицыных вместе с другими беженцами уехала с ним. У них было трудное путешествие до Иркутска. Во время этого перегона Наташа заболела тифом. Ее матери удалось изолировать ее от других детей, и с помощью подруги, ехавшей в другой части поезда, они выходили Наташу.

В Харбине Ухтомские, старые друзья из Москвы, приютили Голицыных. Любовь Голицына начала работать, помогая другим беженцам и всем, кто нуждался в помощи. Там были тысячи и тысячи несчастных, больных и голодных людей, двинувшихся этой зимой в Харбин, остатки Сибирской армии, крестьяне, сдвинутые с мест Гражданской войной, беженцы со всех городов России, осиротевшие дети, все те несчастные души, захваченные водоворотом революции и Гражданской войны, которые как-то выжили и очутились в Северной Маньчжурии.

Вскоре после своего появления в середине лета 1920 года доктор Голицын начал медицинскую практику в Харбине. Он был квалифицированным врачом и имел незапятнанную репутацию (он никогда не назначал плату за лечение).

В 1924 году Голицын был приглашен Красным Крестом в Америку, чтобы организовать иммиграцию русских беженцев. Он собирался возвратиться к семье и возобновить практику в Харбине, но Соединенные Штаты ему очень понравились, и он вызвал семью к себе в Сиэтл.

В 1927 году семья переехала в Лос-Анджелес, где он начал врачебную практику. Среди его известных пациентов были Сергей Рахманинов и Игорь Стравинский. Доктор Голицын и его жена принимали активное участие в жизни большой русской общины в Южной Калифорнии. Он скончался в Лос-Анджелесе в 1951 году, Любовь Владимировна – в 1948 году.