Александр Котов - Уральский самоцвет

— Фурман создавал планы. После него мы остались в пустыне.

В этот труднейший момент жизни Анатолия Карпова на помощь ему пришли друзья-гроссмейстеры, шахматные организации, полагаю, что без преувеличения можно сказать: ему помогала вся страна. Предстоял острейший шахматный поединок, угрожал страшный враг, считанные месяцы оставались до момента титанической шахматной схватки. Необходимо было внутренне перестроиться — больше уже не придется играть, чувствуя рядом плечо тренера-друга. Скорбеть и плакать некогда — скоро бой!

Миллионы шахматных болельщиков волновались в те дни за Анатолия Карпова, спрашивая себя: сдюжит ли Толя? Не окажется ли подлый удар смерти в то же время ударом по шахматному мастерству талантливого уральского самоцвета? Надеялись и опасались, утверждали и сомневались, были полны желания помочь любимому шахматному герою своими силами, идеями, любовью. И друг другу говорили с опасением:

— Какой страшный шахматный бой предстоит!

На тренерскую вахту вместо ушедшего Фурмана встали шахматисты, прославившиеся своими универсальными знаниями теории, которую они лично проверили в самых серьезных турнирных испытаниях. Вместе с экс-чемпионом мира Михаилом Талем и гроссмейстером Евгением Васюковым чемпиону мира помогали гроссмейстеры, недавно пришедшие в «большую» шахматную жизнь, — Юрий Балашов и Игорь Зайцев. Перед ними стояло много задач, и в первую очередь — определение спортивных достоинств и недостатков будущего соперника Карпова.

В матче за шахматную корону встречались антиподы — гроссмейстеры совершенно различных возрастов, характеров, противоположных политических взглядов, настроений и социальных воззрений. Ничего подобного, такого, что могло бы идти хоть в малейшее сравнение с матчем Карпов — Корчной, в почти вековой истории борьбы за шахматную корону не было.

Схлестнулись шахматисты разных поколений. Карпов научился шахматным ходам в тот год, когда его матчевый противник уже выступал в международных турнирах самого сильного состава. Двадцать лет разницы в возрасте — это означает несомненную разницу во взглядах на шахматы, разное к ним отношение, разные воззрения на их роль и значение.

Схлестнулись антагонисты во всех подходах к жизни, к обществу, в отношениях к окружающему миру, в определении роли человека, в оценке социальных явлений. Эта крайняя полярность проявилась в острейшем взаимном чувстве ненависти. Впрочем, нет, слово «ненависть» недостаточно сильно и точно определяет чувство Корчного к чемпиону мира. Автор долго старался подобрать более точное, более емкое и сильное словесное определение чувства политического перебежчика к своему молодому противнику, защищавшему шахматную честь страны, которую этот перебежчик предал.

Пробовал слова: злоба, ненависть, презрение, бешенство — все они лишь в малой степени отражали действительность. И в конце концов остановился на слове — ярость! Именно ярость руководила действиями противника Анатолия Карпова в течение вот уже почти десятка лет конкуренции. Это чувство возрастало с каждым годом, с каждым днем, переполняя его и без того злобную натуру.

В сражении за шахматный трон столкнулись два человека совершенно противоположных характеров. Спокойный, выдержанный, медлительный и немного флегматичный Карпов давно завоевал любовь многомиллионных сторонников скромными высказываниями, доброжелательностью и общительностью.

Противник Карпова — нервно-желчный, способный в любой момент оскорбить и обидеть даже лучшего друга, порывистый и неудержимый в выражении своих чувств. Читатель увидит впоследствии, как эта злобность проявилась в матче за шахматную корону в Багио, придавая ему порой окраску какого-то трагического фарса.

Значительно подогревало ненависть Корчного к Карпову то обстоятельство, что в последние годы именно Карпов становился непреодолимым препятствием в его стремлении к шахматному трону. Достаточно сказать, что с 1971 года Карпов ни разу не приходил к финишу сзади Корчного и сейчас он имеет перевес в счете личных встреч (правда, незначительный). Почувствовав в Карпове противника, убрать которого с пути к шахматным высотам у него нет сил, Корчной использует каждый удобный случай для того, чтобы нелестными замечаниями и отзывами, а порой просто грубой бранью как-то очернить его. Эта злоба с годами все обостряется, может быть, потому еще, что разница в возрасте — двадцать лет — становится все заметнее и уменьшает надежды претендента на высший успех.

Скромность Карпова, любовь, которую к нему питают и коллеги-гроссмейстеры и миллионы любителей шахмат, его авторитет во всем мире выглядят особенно заметными, показательными на фоне ненависти и презрения советских шахматистов и всех советских людей к предателю Корчному, а также холодной осторожности к нему его западных коллег и рядовых шахматистов.

В годы, предшествовавшие матчу в Багио, ненависть политического отщепенца перешла все границы. Антисоветские настроения Корчного, существовавшие и до его побега на Запад, теперь подогревались с особой силой теми кругами, которые поставили своей целью изливать на Советский Союз при любой подвернувшейся возможности все самое черное, самое грязное.

Изощряясь сам во всевозможных нападках на нашу страну, на советских организаторов и гроссмейстеров, Корчной посчитал мобилизацию для этого только одних своих сил недостаточной и привлек к нападкам на СССР, на наше общество и на Карпова самых оголтелых врагов нашей Родины.

До начала матча в Багио и во время его многие западные газеты уделяли значительное внимание руководительнице «стана» Корчного на филиппинском матче — пресловутой госпоже Лееверик, сообщая «трогательную» историю ее жизни и описывая ее характер.

Мадам Лееверик, по словам газет, до встречи с Корчным в Голландии, через несколько месяцев после его побега из СССР, совсем не интересовалась шахматами, однако общность взглядов на коммунистов объединила их с Корчным, и с тех пор она стала для него одновременно и слугой и повелительницей.

Когда ей было девятнадцать лет, она предстала перед советским военным трибуналом по обвинению в шпионаже против СССР в пользу Си-Ай-Си — американской военной разведки. Она легко возбудима, пишут газеты, своенравна. Еще до матча репортеры высказывали мысль, что она станет «бо́льшим католиком, чем папа римский», и еще сильнее будет разжигать и без того свирепый характер Корчного.

Выразительная характеристика, хотя нельзя не заметить желания корреспондента нарисовать этакий жалкий образ «несчастной», «невинной» девушки.

Однако предоставим слово фактам. В «Неделе» № 46 за 1978 год помещен фотодокумент: собственноручные показания Петронеллы Хейни — ныне Петры Лееверик, в которых она рассказывает о своей агентурной связи с американским разведчиком Сорреллом. Там же опубликован очерк Леонида Колосова «За кулисами Багио», где говорится: