Екатерина Глаголева - Рокфеллеры

Рокфеллер-старший по обыкновению посоветовал сыну не обращать внимания на критику, но тот отчаянно хотел восстановить доброе имя семьи и вести такую жизнь, чтобы его не в чем было упрекнуть. Ему не удавалось «примирить свою совесть с реалиями практической жизни». Нет, бизнесмена из него точно не выйдет...

Джон Д., получавший угрозы физической расправы, был вынужден обратиться к услугам частного охранного агентства Алана Пинкертона. Журналистов он к себе не подпускал на пушечный выстрел, а Сиддалл считал, что очерк об этом незаурядном человеке, о котором никто ничего не знает, стал бы козырной картой для журнала Макклюра. Он рьяно взялся за дело: попросил одного друга из «Плейн дилер» прикинуться учителем воскресной школы и таким образом проникнуть на ежегодный баптистский пикник в Форест-Хилле. В апреле 1903 года, разговаривая по телефону с зятем Рокфеллера Уильямом Раддом, Сиддалл совершенно случайно узнал, что Рокфеллер-отец всё ещё жив — кочует где-то на Западе, кажется, в Дакоте. Как, неужели? При посредничестве своего брата, одного из адвокатов Фрэнка Рокфеллера, Сиддалл попробовал прояснить этот вопрос через секретаря Фрэнка, но тот честно ответил, что не посмеет спросить об этом ни Фрэнка, ни какого-либо другого члена семьи, а сам он не знает, в какой именно Дакоте — Северной или Южной — живёт старик. Почему такая таинственность? Сиддалл подослал коллегу-репортёра к доктору Биггару, чтобы тот аккуратненько выведал, не заезжали ли они к доктору Рокфеллеру во время недавней поездки на Запад. Биггар ответил: «Нет, мы не были в Дакоте», — понял, что проговорился, и тотчас прикусил язык.

Самую большую помощь журналистам оказал старый приятель Рокфеллера Хирам Браун, с которым Тарбелл когда-то встречалась, работая над книгой о Линкольне. Браун лично знал Большого Билла, поэтому Джон Д. не почуял подвоха и на вопрос об отце ответил, что тот совсем одряхлел, живёт на ферме близ Сидар-Валли в Айове: ему там нравится, и ферма принадлежит ему. «Ему уже девяносто три года, сами понимаете. Говорят, старик совсем оглох, ни слова не слышит. Его племянницы хорошо о нём заботятся, — записала Тарбелл со слов Брауна. — Они говорят, старик лежит в постели и сквернословит целый день. Я уже три года его не видел». Браун также спросил Джона Д., что тот думает о статьях Тарбелл [30]. При упоминании этого имени Рокфеллер сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. «Знаете, Хирам, многое изменилось с тех пор, как мы с вами были детьми. В мире полно социалистов и анархистов. Стоит человеку добиться успеха в какой-либо отрасли, как они набрасываются на него и начинают поносить». Сиддаллу удалось раздобыть фотографии Рокфеллера, после чего пришлось что-то придумывать, чтобы укрыть своего усердного помощника, кливлендского фотографа, от праведного гнева.

Проводя лето в Форест-Хилле, Рокфеллер появлялся на публике только во время воскресных служб в баптистской церкви на Евклид-авеню. Теперь туда стекались целые толпы — поглазеть на него, и, несмотря на присутствие агентов Пинкертона в штатском, Рокфеллеру было не по себе; ему очень не хотелось идти в церковь, но он боялся, что его сочтут трусом. На одном молитвенном собрании в пятницу вечером напротив него уселся подстрекатель из числа радикалов, и было видно, как он стискивает в карманах кулаки. Это настолько выбило Рокфеллера из колеи, что он не стал произносить запланированную речь о социализме.

То, что встретить его можно лишь в церкви, ещё больше вредило ему в глазах общественности, для которой он был обычным «богомольным вором», замаливавшим грехи. Людям не приходило в голову, что посещения служб были для него единственным «выходом в свет»: там он встречал давних друзей — простых людей, которым от него ничего не нужно; кроме того, Джон Д. получал удовольствие от совместных молитв и слушания проповедей. В воскресенье 14 июня 1903 года Рокфеллер выступил перед детьми в воскресной школе. Присутствовавший там Сиддалл пожалел, что Ида Тарбелл этого не видит: Рокфеллер в пасторском сюртуке и шёлковом цилиндре обшаривал толпу подозрительным взглядом, словно опасаясь за свою безопасность. «Он склоняет голову и шепчет молитву, поёт гимны, кивает головой, хлопает в ладоши, словно автомат. Всё это для него — работа, часть бизнеса. Он думает, что если будет выполнять её час-другой, то отгонит от себя дьявола ещё на неделю». И только несколько месяцев спустя Сиддалл узнал, что каждое воскресное утро Рокфеллер раздаёт деньги в конвертах нуждающимся членам общины. «Не поколебало ли это Вашу веру в теорию чистого лицемерия?» — написал он Тарбелл. Сам он пришёл к выводу, что в мозгу Рокфеллера всё разложено по полочкам: законный бизнес, махинации, политический произвол, религиозность, частная жизнь.

В начале осени Сиддалл проведал, что Рокфеллер перед отъездом в Нью-Йорк выступит в воскресной школе с краткой прощальной речью; Ида должна увидеть своего «героя». Они захватили с собой рисовальщика Джорджа Вариана, чтобы тот сделал наброски с натуры. Иде было неловко, что она устраивает Рокфеллеру засаду в церкви; она надеялась спрятаться за чьей-нибудь широкой спиной. Она никогда его раньше не видела, но его нынешний облик прекрасно согласовался с тем представлением, какое она себе составила заочно. Рокфеллер вошёл в убогую комнату с матовыми стёклами в окнах и стенами, оклеенными дешёвыми тёмно-зелёными обоями с золотистым рисунком. «Его лицо было ужасно старым — я подумала, что это самый старый человек, какого я только видела, но какая мощь!» — записала она. Он медленно снял пальто и шляпу, натянул на лысый череп чёрный шёлковый колпак и сел, прислонившись спиной к стене (как показалось Тарбелл — из соображений безопасности). Его голос оказался неожиданно сильным. После речи все перешли в церковь; Ида была уверена, что Рокфеллер узнает её в толпе, но он как будто не заметил её.

Стиль статей Иды Тарбелл сильно отличался от писаний Генри Демаре Ллойда: она опиралась на факты, избегала громких фраз и цветистых метафор и методично вспарывала, точно скальпелем, внешние наслоения, скрывавшие механизм работы нефтяного треста, чтобы открыть взгляду все его колёсики и винтики. Тем не менее Ида, действуя, как учёный-естествоиспытатель (каким она хотела стать в юности), не была бесстрастной. В последние месяцы работы над «Историей “Стандард ойл”» она бессильно наблюдала, как её отец умирает от рака, а первопричину этой болезни следовало, по её мнению, искать в бесплодном напряжении сил в щупальцах «Спрута». Как раз тогда она писала о «нефтяной войне 1872 года», и кое-каких мелодраматических перекосов не удалось избежать и ей. На сцену вышла бедная вдова, ограбленная богатыми мошенниками, — миссис Фред Баккус.