Екатерина Глаголева - Рокфеллеры

Как бы то ни было, 3 февраля 1913 года конгресс принял 13-ю поправку к Конституции, наделявшую его правом собирать федеральный подоходный налог, ставка которого составляла один процент для доходов свыше трёх тысяч долларов и семь процентов для доходов свыше пятисот тысяч долларов в год. Джон Д. был этим возмущён: какое право правительство имеет на чужие деньги, заработанные честным путём? Рокфеллеры быстренько зарегистрировали свой фонд в штате Нью-Йорк, чтобы уберечь таким образом большую часть имущества от налогов на наследство. Первое заседание (на Бродвее, 26) состоялось 19 мая; президентом был избран Джон Рокфеллер-младший. Фредерик Гейтс стал лишь одним из девяти доверительных управляющих. В ноябре прошлого года он наконец-то сложил с себя обязанности по управлению личным состоянием Рокфеллера и теперь занимался только Дирекцией общего образования, не получая постоянной зарплаты. Впрочем, он был обижен на Рокфеллера, который недооценивал его работу. Сам Джон Д. номинально тоже состоял в правлении фонда, но ни на одном заседании не появился. А его сын ввёл туда тридцатилетнего юриста Рэймонда Фосдика, выпускника Принстонского университета (он учился у Вудро Вильсона), с которым познакомился в ходе расследования о «белом рабстве». Во время президентской кампании Вильсона Фосдик был секретарём и аудитором финансовой комиссии, однако отказался от нескольких постов, предложенных ему бывшим преподавателем, ставшим президентом, зато вошёл в правление Дирекции общего образования и Дирекции международного образования.

В марте Генри Флаглер в собственном доме упал с лестницы и сломал шейку бедра. В 83 года это было смертельно. Мэри Лили преданно ухаживала за ним два месяца. Овдовев, она стала самой богатой женщиной в стране: по разным оценкам, у неё было от шестидесяти до ста миллионов. А 31 марта, незадолго до своего 76-летия, скончался Джон Пирпонт Морган. Он умер во сне в Риме, в Гранд-отеле. На Уолл-стрит приспустили флаги, как делали только в знак траура по главе государства; когда тело покойного, доставленное в Нью-Йорк, провозили по городу, биржа на два часа прекратила работу. Джон Пирпонт Морган-младший унаследовал банковский бизнес стоимостью 30 миллионов долларов и коллекцию предметов искусства, оценённую в 50 миллионов. Свой дом и собрание книг Морган передал библиотеке своего имени.

Тем временем Эдит проводила ежедневные сеансы психоанализа с Юнгом, вернувшимся в США. Зигмунд Фрейд, разочаровавшийся в бывшем ученике, подозревал его в корыстных намерениях. «Юнг снова уехал в Америку на пять недель, как говорят, чтобы увидеться с Рокфеллершей», — писал он в марте венгерскому коллеге Шандору Ференци. В апреле сеансы продолжились уже на корабле, увозившем Юнга и Эдит в Европу — вместе с Фоулером и его гувернёром, Мюриел с гувернанткой и кучей других слуг. Гарольд и Матильда остались в Чикаго. В Цюрихе Маккормики со свитой поселились в роскошном отеле «Бор-о-Лак», совершенно не представляя себе, сколько времени они здесь пробудут. Четырнадцатилетнему Фоулеру там не понравилось. «Это очень странное место, — писал он деду. — Этим летом здесь почти без конца лил дождь и происходили причудливые явления природы».

Рокфеллеру было не по душе, что дочь уехала в Европу. Та уже доконала Бесси. А теперь ещё Чарлз отдал Маргарет в школу в Англии. Почему не в Америке? Каким образом она обзаведётся нужными связями на родине, учась за рубежом? Джон Д. перестал давать деньги зятю, но продолжал посылать подарки внучке. Лишь бы какой-нибудь европейский прощелыга не сбил её с пути, ведь ей уже шестнадцать... В сентябре Фоулер вернётся в Америку и поступит в частную школу Гротон; Гарольд же с дочерью поедет в Цюрих, чтобы попытаться привезти жену назад. Но это окажется бесполезно — Эдит не пожелает прекращать сеансы с Юнгом. Мюриел отдадут в немецкую школу, Матильду, из-за слабого здоровья, поместят в санаторий.

Свежеиспечённый президент Рокфеллеровского фонда без долгой раскачки взялся за дело: уже в мае учредил на собственные деньги Бюро социальной гигиены, которое должно было лечить социальные язвы — от венерических заболеваний до наркомании и преступности, попутно внедряя контроль над рождаемостью. Сетти прислала сыну чек на 25 тысяч долларов — эти деньги должны были пойти на разъяснение женщинам правил половой гигиены. Фосдика Джон-младший тоже привлёк к работе, поручив подготовить доклад о полицейских системах в Европе. Он был полон воодушевления и в ответе на последнее письмо Бауэрса, сообщавшего, что в Колорадо всё спокойно, выразил уверенность, что «крупный промышленный концерн может обращаться со всеми людьми одинаково, быть открытым и непредвзятым в поступках, но при этом всё более успешным».

Тем летом здоровье 74-летней Сетти сильно ухудшилось: к прострелу, плевриту, сердечной недостаточности добавились проблемы с мочевым пузырём и прямой кишкой. Лют тоже разболелась; теперь обе передвигались в инвалидных колясках. Доктор Биггар, не отходивший от миссис Рокфеллер, предупредил её мужа, что она не сможет покинуть Форест-Хилл. Перед Джоном Д. встала дилемма: не уехать, как обычно, на осень в Покантико — значит не только нарушить заведённый распорядок, но и рисковать материально: если он застрянет в Кливленде на всю зиму, его сочтут местным резидентом и потребуют уплаты налогов; но оставить жену в таком состоянии он тоже не мог. Каждый день он катал её по окрестностям в старомодном фаэтоне или новеньком автомобиле, а за ужином иногда, извинившись перед гостями, брал из вазы цветок и поднимался на цыпочках наверх — подарить его Сетти и развеселить её лёгким шутливым разговором. «Джон очень меня поддерживает и подбадривает и рад тому, что я медленно поправляюсь», — записала Сетти в дневнике 25 сентября. Однажды они даже выбрались в церковь на Евклид-авеню. Произнося речь перед собравшимися, Рокфеллер вдруг выхватил взглядом бледное, измождённое лицо жены и переменил тему: «Люди говорят мне, что я многое сделал в своей жизни. Я знаю, что много работал. Но лучшим, что мне удалось сделать и что доставило мне величайшее счастье, было завоевать Сетти Спелман. У меня была только одна любимая, и я благодарен за то, что она всё ещё у меня есть».

На шахтах в Колорадо трудился рабочий интернационал: горняки говорили на двадцати семи языках. Некоторые из рабочих-эмигрантов были настолько далеки от американских реалий, что считали Рокфеллера президентом США. Летом 1913 года шахтёрские посёлки в горах, напоминающих инопланетный пейзаж с серыми кратерами и охристыми холмами, обходили пропагандисты из Объединения горнорабочих Америки (ОГА), говорившие на английском, испанском, итальянском, греческом и некоторых славянских языках. Рабочим предлагали вступить в профсоюз и бороться за свои права. Угольные компании тоже не дремали: в детективном агентстве Болдуина-Фелтса наняли вооружённых людей, передав их под командование местных шерифов.