Феликс Хартлауб - В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939– 1945

А вот ее потерявшая после родов много сил невестка озабочена тем, что будет с ними, когда придет первая военная зима. Маленький ребенок этой женщины выглядит каким-то хилым и безжизненным. Он беспрерывно плачет и кашляет.

В их тесной квартирке всегда очень сильно натоплено, а на печи сушатся пеленки малыша. По словам солдат, в этом жилище стоит такая жара, что нижнее белье прилипает к телу. И между этими женщинами, «дикарками», как окрестили их солдаты, постоянно носится туда-сюда почти все понимающий и очень серьезный мальчик. Когда к ним приходят солдаты, он становится нелюдимым, а если надо его куда-нибудь послать, то он внезапно исчезает. Парнишку явно что-то мучает, о чем свидетельствует появляющаяся порой на его устах какая-то жалкая и беспомощная улыбка.

Очищенный от мебели танцевальный зал на мансардном этаже деревенского трактира. Слегка покатый деревянный пол и деревянные цилиндрические своды. На стенах повсюду висят транспаранты «Вступайте в общество „Национал-социалистическая народная благотворительность!“», «Народ должен помочь себе сам!» и им подобные. Сзади находится дверь, ведущая на недостроенную лестницу, при спуске с которой ночью, чтобы попасть в сортир в темном дворе после хорошей пьянки, можно легко свалиться. В зале же вдоль стен беспорядочно наставлены грубые низкие скамейки без подлокотников и старомодный плюшевый диван. В центре зала набросана солома, на которой развалились солдаты.

Осталась и барная стойка, возле которой навалено грязное белье. Неподалеку от нее возвышается подиум с барабаном и пианино. На этих инструментах недавно был дан показательный концерт силами Мугги, в прошлом молочника и почтальона из города Пазевальк, любителя приговаривать, что он с детства мечтал стать музыкантом, а также литейщика свинца из Нойкельна, всегда подчеркивающего, что пролетарии непобедимы, и Зафта, водителя трамвая с рябым и недобрым лицом испуганной обезьяны. Это произошло серым воскресным утром после ночного дежурства, завершившегося крепким возлиянием. И теперь мы часто напеваем веселую песенку, начинающуюся словами: «Как мне спуститься с крыши».

Между прочим, по многочисленным просьбам за пианино довольно часто садится бывший подручный рабочий на имперской железной дороге Хаазе по прозвищу Купец, правильно угадывающий только каждую третью ноту, но зато весьма комично ерзающий задом на кресле.

Особенно любят солдаты единственный оставшийся от мягкой мебели диван. За завтраком одна парочка садится на него в углу и долго и громко чавкает, не обращая внимания на спящих у ее ног в соломе товарищей. На том же диване рядом с этой парочкой спит и низкорослый сердечник, бывший бухгалтер по расчету заработной платы, с вечно потным лицом, укутавшись в громадную шинель.

Между прочим, он всегда готов идти на дежурство, и ему не требуется долгий сон для отдыха. Его не терпящий возражений командный голос по вечерам слышится дольше всего и вклинивается в разговоры в дальнем углу зала.

На лестничной площадке стоит стол и три сильно потертые салонные кресла. Там после ночного дежурства всегда завтракает наводящая на всех страх троица – бывший подручный рабочий на имперской железной дороге с бесцветным, как у калмыка, лицом, оказавшийся стукачом, каменщик с набрякшими жилками на висках и желтыми, словно янтарь, глазами, а также перебравшийся из Шварцвальда в Берлин щербатый бодряк с тонко очерченным, как у старухи, ртом, густыми седыми волосами и дряблым морщинистым лбом, постоянно пишущий длинные письма и получающий почту от детей. Наслаждаясь мягкими креслами, они демонстративно громко разговаривают по пустякам и специально держат открытой дверь в зал, откуда время от времени раздаются просящие о тишине голоса. Эта троица напоминает пауков в банке, поскольку на самом деле они ненавидят друг друга.

Они чувствуют себя после ночного дежурства бодрыми и продолжают разговоры до тех пор, пока их не станет клонить ко сну. После этого вся троица направляется в зал и, засыпая уже прямо на ходу, ложится на пол и застывает как изваяния.

Между тем хозяева трактира продолжают использовать зал для своих нужд. Так, однажды утром, несмотря на то что он был полон спящими солдатами, две юные помощницы по хозяйству, громко разговаривая и смеясь, принялись разбирать грязное белье. Среди них была и приехавшая сюда издалека Герда, единственная черноволосая девушка в округе с заплетенными тяжелыми упругими косами, уложенными по кругу на голове и усталым детским личиком.

Ей приходится очень много работать – еще ранним утром, в пять часов, при свете лампы ее можно застать за мытьем полов в общем зале трактира на первом этаже. Изредка днем ей все же удается прикорнуть в тесной комнатенке, над окном которой постоянно свешиваются громадные перины. В ее обязанности входит и забота о детях. Каждый солдат к тому же норовит пристать к ней с различными просьбами.

Вначале некоторые старались ей помочь. Девушке же оставалось только отвечать им укоряющими взглядами и уворачиваться от их рук. Но теперь никто даже не пошевелился, чтобы освободить ее от тяжкого труда. Ее худощавое тело больше не привлекало мужчин, и солдаты, облокотившись на барную стойку, смотрели поверх ее тощей спины и мимо костлявых бедер. Так и пришлось ей целый день трудиться, сгорбившись в три погибели.

Она была остроумна, как настоящая горожанка, и любила давать всем прозвища. Так, например, академик получил от нее кличку «храбрый». Обладая хорошей интуицией, как-то раз, почувствовав неладное, она внезапно бросилась на кухню, где маленький сынишка хозяйки как раз собирался засунуть в рот горячую золу из печки.

Некоторые худощавые мужчины, такие как бывший бухгалтер по расчету заработной платы, спят недолго и бесшумно и никогда полностью не погружаются в глубокий сон. А вот блаженные толстяки дрыхнут как убитые – у одного лампа висит прямо над головой, другой же улегся непосредственно рядом с жарко натопленной печкой, и тем не менее у обоих на губах во сне играет безмятежная улыбка. У других же сон похож на короткий обморок, в который они впадают мгновенно.

Во сне большинство солдат охватывает чувство нереальности происходящего, чего-то вымышленного, и наутро они не могут припомнить, что им снилось. Только изредка канонир Абель, человек, умеющий сформулировать свои мысли, проснувшись, говорит: «Я спал хорошо и видел прекрасный сон».

Ефрейтор машинного отделения огромного броненосца Оскар, выходец из Рейнской области и слесарь по профессии, угодил ногой в рулевой привод и получил множество ран. Он никак не хочет смириться с тем положением, в каком оказался после того, как военврач назначил ему пересадку кожи. Вызвано это тем, что после неудачной операции, проведенной по совету корабельного врача, у него остался большой рубец на подбородке и шрам на шее.