Иван Просветов - Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова

Второй курс юридического факультета, несмотря на напряженную атмосферу, Быстролетов закончил успешно. Общую теорию права, историю римского права, историю экономических учений, политическую экономию и статистику сдал на «весьма удовлетворительно» (то есть на «пять»), историю русского права и финансовое право – на «удовлетворительно».

На факультете у него был единственный близкий друг – такой же искатель свободы духа и самовыражения. Не заметить этого студента было невозможно. Михаил Скачков сочинял стихи – странные, вычурные, аритмичные. Этот молодой человек, не чуждый театральности в общении, родился на Дону в бедной казацкой семье; мальчишкой вместе с отцом уехал во Владивосток, работал кем мог, а в 1916 году вернулся в станицу для прохождения положенной службы. Но на войну не попал – случилась революция. Опять уехал на край России, закончил гимназию. Видел все перемены власти на Дальнем Востоке: красных, белых, японцев, коалицию социалистов и большевиков, снова белых. В августе 1922 года, получив визу от чехословацкого консульства, Скачков сел на пароход, уходивший в Европу, – всего за два месяца до краха белого Приморья. Его не интересовала политика, но он увлекался всем бунтарским в поэзии. Во Владивостоке считался своим среди футуристов, в Праге не скрывал «упоения Маяковским» и вступил в Союз студентов-граждан РСФСР.

Когда Давид Штерн по поручению советского торгпредства взялся редактировать экономический бюллетень, то позвал в помощники Быстролетова, а с ним пришел и Скачков. Новичков тут же приметило бдительное око резидента Иностранного отдела ОГПУ. Разведывательная работа в Чехословакии только налаживалась, и эту должность пока что занимал человек не вполне способный. В июне 1924 года, ожидая приезда нового полпреда, он сообщал в Центр, показывая свою осведомленность:

«В торгпредство были приняты на работу белоэмигранты Скачков и Быстролетов, бывший белый мичман… Скачков – белогвардеец, связанный с монархистами. Быстролетов обвиняется ПП ОГПУ СКВО в шпионаже. Дело его прислано для дальнейшей разработки к нам. Что касается Скачкова, то этот тип под стать Быстролетову. Особое внимание их обращено на двух сотрудниц, живущих здесь одиноко, без близких… Необходимо предложить [полпреду] Антонову-Овсеенко убрать белогвардейцев Быстролетова и Скачкова». [139] В.С.Мотов. «Первые аналитики разведки» // «Военно-исторический архив». 2005. № 6. Автор, полковник СВР в отставке, использовал в своей статье документы из архивных фондов ИНО ОГПУ.

Для черноморских чекистов не остались незамеченной переписка Быстролетова с матерью. Но на него уже положили глаз в Центре, и «дальнейшей разработке» воспрепятствовал помощник начальника ИНО Владимир Логинов – руководитель берлинской резидентуры, координировавшей в то время разведывательную работу в Европе. [140] ЦА ФСБ. Д. Р-4219, т. 1, л. 3. Вероятно, за Дмитрия и его друга замолвил слово Давид Штерн, в декабре 1923 года привлеченный «к специальной работе в органах ГПУ» и «в интересах проводимой работы» назначенный редактором экономического бюллетеня торгпредства. [141] Из служебной автобиографии Д.Г.Штерна, датированной 1935 г. (копия документа из ЦА ФСБ опубликована на сайте «Бессмертный барак», посвященном памяти жертв политических репрессий). Издание для чехословацких промышленников, желающих торговать с СССР, в резидентуре сочли подходящим прикрытием для ведения экономической разведки. Но и задачу борьбы с белоэмигрантами со Штерна никто не снимал. Какое «убрать», когда идет объединение Союза студентов-граждан РСФСР с организацией студентов-украинцев?! И уже выбрано правление нового Союза студентов-граждан СССР: председатель Тончакивский, заместитель Штерн, секретарь Быстролетов.

«Мы твердо стоим на земле, у нас всё в будущем, мы не оторвались от жизни, идем ей навстречу – чтобы работать и бороться, – с гордостью заявлялось в первом номере журнала «Наше знамя», вышедшем в октябре 1924 года (редакционная коллегия – Штерн, Быстролетов, Ганжа). – Нас мало. Силы и средства наши ограничены. И все-таки мы уверены в успехе».

«Мы» на тот момент – это 400 человек. Не так уж и мало – ни один из демократических союзов не мог похвастаться таким количеством сторонников. Да, антисоветский Союз русских студентов был втрое мощнее, но его сила и влияние – вот парадокс! – работали против него же.

Передовица во втором выпуске «Нашего знамени» напоминала коллективную исповедь.

«Нам было 17–18 лет, когда над нами грянула пролетарская революция. Этот факт сыграл свою роль – скверную роль, не позволив нам ни осмыслить событий, ни принять в них нужное участие. Второй факт не в нашу пользу – мы в большинстве произошли не из рабочей среды… Понадобилось несколько лет мучительных блужданий по окольным дорожкам и тропинкам, прежде чем у нас накопился жизненный опыт… У нас сложились теперь убеждения. Мы идем за пролетариатом, идем за революцией».

Эти убеждения, как следовало из статьи Быстролетова «Октябрь и интеллигенция», основывались на очевидном – растущей мощи СССР, которую не могут не замечать даже его враги. Студент буржуазного вуза, с отличием сдавший римское право и классическую политэкономию, сочинил совершенно советский по духу и стилю текст, как будто и не жил за границей. Такой глубокой увлеченностью обычно отличаются неофиты, наконец-то нашедшие для себя цель и точку опоры. Ссылаясь на законы диалектики, автор объяснял перемены в отношении интеллигенции к революции – ее левые убеждения при старом режиме и отход вправо в годы гражданской войны – и доказывал, что теперь образованный класс целиком втянулся в орбиту советского строительства. В новой России, подчеркивал он, созданы все условия для небывалого расцвета государственности, науки и культуры, освобожденных от постыдной связи с капиталом.

«Не было торжества материально и физически сильного правительства над интеллигенцией, слабой телом, но крепкой духом. Не было террора, расправы над неугодными властному приказу. Нет – революция победила идейно и морально».

Что бы сказал Быстролетов, если бы ему напомнили о репрессиях в стране Советов? В 1922 году несколько десятков «активных контрреволюционеров» из среды ученых, инженеров, врачей, агрономов и литераторов были отправлены в ссылку в северные губернии России или выдворены за границу (некоторые из них поселились в Праге и даже преподавали на Русском юридическом факультете). Вероятно, ответил бы словами Ленина: всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, когда умеет защищаться.

В противоречивом облике советского государства каждый видел то, что хотел увидеть. Для одних СССР был царством партийной диктатуры и подавления инакомыслящих, для других – передовым общественным строем, страной подлинного народовластия, не разглядеть которое, как писал Быстролетов, могут лишь духовные мертвецы. На идеологическом фронте большевики действительно одерживали победы, одну за другой. Откровения знаменитого эсера Бориса Савинкова на судебном процессе в Москве значили больше, чем иные передовицы «Правды» (книга «Дело Савинкова» имелась в библиотеке Союза студентов-граждан СССР). Чекисты выманили его из-за границы, и непримиримый враг рабоче-крестьянской России, что подчеркивалось в сообщении об аресте, публично сложил оружие. В эмиграции, признался Савинков,