Иван Просветов - Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова

«…во весь рост встал страшный вопрос. Вот пять лет я борюсь. Я всегда и неизменно побит. Почему? Я впервые ответил себе: да, я ошибся. Коммунисты – не захватчики власти, они – власть, признанная русским народом…».

Перечисляя свои заблуждения, он сказал примечательную фразу:

«Я не знал, что в 1924 году будет один миллион комсомольцев». [142] Дело Б. Савинкова. Ленинград, 1924. С. 26.

Колонный зал Дома Союзов – некогда Благородного собрания – был заполнен молодыми людьми, бедно одетыми, зато с вдохновленными лицами. На первую Всесоюзную конференцию пролетарского студенчества в Москву съехались 300 делегатов со всех губерний и республик СССР. День 15 апреля 1925 года оказался особенным. Собравшимся зачитали приветствие Сталина: глава коммунистической партии назвал учащихся вузов и комвузов, рабфаков и техникумов будущими командующими строительства нового общества, социалистического хозяйства и культуры. Воодушевление не отпускало всех до самого вечера, и потому студенты встретили бойкими аплодисментами поднявшегося на трибуну высокого обаятельного парня, выглядящего как-то не по-здешнему. Секретарь конференции представил гостя: товарищ Быстролетов, только что прибыл из Праги.

«Товарищи, от имени советского студенчества Чехословакии передаю вам горячий привет! – начал он. – Если бы вы знали, как тяжело жить в белогвардейском окружении, в окружении иностранном, одинаково нам враждебном; если бы вы знали, как жадно мы ловим каждый отзвук ваших шагов, когда вы беспрерывно двигаетесь вперед, – вы поняли бы, какое чувство мы вкладываем в этот привет, который мне поручено передать вам… Передать привет одной из крепких армий, которая строит первую в мире республику труда и борется за рабочий и крестьянский класс». [143] Всесоюзная конференция пролетарского студенчества // «Правда». 1925. 18 апр.

Дмитрий Быстролетов говорил горячо и искренне, но не ради этого короткого выступления он приехал в Москву. Ему предстояла совершенно особая встреча.

В начале 1925 года в Праге сменился резидент ИНО. Ранняя советская разведка – это время самоучек, у которых в лучшем случае имелся опыт подпольной работы до революции и в годы гражданской войны (как у руководителя закордонной разведки ВЧК и начальника ИНО Меира Трилиссера). Способные люди отбирались сквозь сито сложнейших задач, отсутствие необходимых навыков возмещалось умением быстро приобретать их на практике.

Николай Самсонов, которого в ИНО считали «преданным и добросовестным работником», до назначения в Чехословакию работал в репатриационной комиссии СССР в Турции. Он свободно говорил по-немецки и по-французски, поскольку с отличием закончил гимназию, поступил в Московский университет, но вскоре сменил студенческую тужурку на юнкерскую шинель и в 1917 году прошел ускоренный курс Александровского военного училища. Если многие его однокашники в дни октябрьского переворота сражались за временное правительство, то сам он перешел к большевикам. Умный, энергичный молодой прапорщик стал комиссаром штаба Красной гвардии, вступил в ВКП(б), а в августе 1918 года был назначен комендантом агитационного поезда имени Ленина, курсировавшего по фронтам гражданской войны в Поволжье и Украине. В 1920 году Самсонова забрал к себе Дзержинский – в Особый отдел ВЧК. А через пару лет его перевели в ИНО.

В Чехословакии он носил фамилию Гольст и прикрывался должностью второго секретаря полпредства. Николай Григорьевич быстро сообразил, что энергичного студента-эмигранта, знающего иностранные языки и увлекшегося марксизмом, можно и нужно привлечь к разведывательной работе.

«В Праге меня предупредили, что в Москве со мной будет говорить очень важное лицо. И действительно, меня отвели в бывший долгоруковский особняк, где в маленькой комнате на диване лежал одетым усталый сонный мужчина средних лет, а рядом на стуле, задом наперед, положив руки на спинку, сидел и курил мужчина помоложе, брюнет, раскосый. Был еще один стул, и мне предложили сесть. Я не знал, кто эти люди и что они от меня хотят, но чувствовал, что это большие начальники и что от разговора зависит моя будущая судьба. Потом мне сказали, что лежал Артур Христианович Артузов, а сидел Миша Горб [144] Михаил Горб в то время занимал пост уполномоченного Закордонной части ИНО. , тогдашние руководители нашей разведки.

Мне шел двадцать пятый год, я был недурен собой и одет в мой лучший костюмчик, что особенно бросалось в глаза на фоне толстовок и тапочек московских студентов. На лице Горба отразилось явное недоброжелательство, он взглянул на меня и стал угрюмо смотреть в угол. Артузов, напротив, с видимым интересом принялся разглядывать меня и мой костюм, не скрывая доброжелательную улыбку.

– Ну, давайте знакомиться. Рассказывайте всё о себе. Не тяните, но и не комкайте. Я хочу знать, из какой среды вы вышли.

Я рассказал всё честно и прямо о своем происхождении, о похождениях в эмиграции. Горб нахмурился и окончательно помрачнел. Артузов же хохотал при рассказе о комичных эпизодах моей прожитой жизни. Рассказ о себе я закончил так: “Я бежал не из страха перед фронтом, а из-за чувства, что воевать у белых мне не за что. Но я не трус, не пацифист, не вегетарианец!”.

Выслушав, Артузов обратился к Горбу:

– Ладно, ладно, Миша, всё проверим, всё в наших руках. Но товарища мы к делу пристроим. Испытаем в работе, а там будет видно. – Горб молчал. – Где, по-вашему, вы могли бы работать у нас?

– Я не знаю… – начал я, но, видя, что робость не произведет хорошего впечатления, добавил, выпятив грудь: – Там, где опаснее.

Артузов открыл глаза и, не шевелясь, стал рассматривать меня с головы до ног. Горб тоже уставился одним глазом. Переглянулись. Посмотрели опять.

– На переднем крае нападения! Рискованнее всех труд вербовщика: сказал не то, повернулся не так – и за всё немедленная расплата! Собачья жизнь, знаете ли, – вечером не знаешь, долежишь ли до утра, утром не ведаешь, дотянешь ли до своей постели.

Я ответил:

– Это мне подходит!

– Подойдет, – решил Артузов [145] В рукописи, хранящейся в архиве СВР, этот разговор представлен несколько иначе: .

Горб кивнул:

– Да, у него есть то, чего, например, полностью лишен я, – личное обаяние.

– Проверим в деле, подучим и пустим по верхам, понимаешь, Миша, по верхам. – Артур Христианович поднял руку и пошевелил в воздухе пальцами. Потом повернулся ко мне и закончил: – Вот посмотрим, чего вы стоите!». [146] Пир бессмертных. Т.IV. С. 231–232.

«– Опаснее всего вербовать друга в стане врагов! – сказал Артузов…

Я не имел никакого представления об этой работе, но храбро сказал: