Наталья Галаджева - Олег Даль. Я – инородный артист [litres]

Надо сказать, что завод всячески помогал своим работникам – да и всему городку. Он выписывал и доставлял дрова (ведь в квартирах на кухнях были дровяные печи, а в комнатах сами жители устраивали «буржуйки» для обогрева – водяное центральное отопление было отключено), организовывал закупки картофеля и овощей в деревнях, позже организовывал земельные участки под огороды на пустырях и т. д.

Детям, конечно, мало было дела до всех бытовых трудностей. Они вместе играли, ссорились-мирились, пропадали на улице. Тогда все делали себе самокаты из двух досок и двух шарикоподшипников, доставали материалы, кто где мог, и носились по тротуарам. Кроме того, у каждого был «колес» – это колесо, лучше диаметром побольше, и железный прут с загнутым на конце крюком. Колесо это катили, поддерживая и направляя с помощью прута, чем быстрее и дольше, тем выше класс. У нас в передней всегда была куча спортивного инвентаря: санки, коньки-«снегурки», 3-колесный велосипед – один на троих. «Это мой колес!» – «Нет мой!» – «Где мой колес?». «Ну почему колес? Не колес, а колесо» – поправляли взрослые, но бесполезно.

А еще были чеканки. Брался кусочек пушистого меха и к нему варом или клеем прикреплялась монета или, лучше, свинцовая битка – чеканка готова. Нужно было одной ногой подбить ее кверху и, переступая с ноги на ногу, подбивать ее снова и снова, чтобы как можно дольше держать ее в воздухе, насколько хватит сил и сноровки.

А еще устраивали концерты. В нашей так называемой «большой» комнате были двустворчатые двери – их открывали и закрывали как занавес. Публика сидела в комнате, а артисты «представляли» из передней, причем обычно это были экспромты без подготовки и репетиций, что-нибудь из детсада, школы или из радиопередач (они однажды писали в «Радего-комитет». Писали долго, как письмо к турецкому султану, да так и не отправили). Открываются обе половинки двери и Олег – маленькая фигурка в какой-то немыслимой накидке и шляпе объявляет: «Закончительная сцена из оперы Чайковского «Евгений Онегин» – Этакая поза с поднятой рукой и одна фраза речитативом: «Позор, тоска! О жалкий жребий мой!» – Убегает.

Летом 1946 или 1947 года Олег перенес очень тяжелое заболевание – фолликулярную ангину. Распухшее горло, температура – 40, мама не отходит от него, «мы теряем, мы теряем Алечку». Его положили в больницу, одного в бокс… Наконец кризис миновал. В больницу нас не пустили и мы втроем смотрели через окно – сидит в кроватке, худенький, весь какой-то прозрачный и тщательно протирает ваткой каждый пальчик – перед обедом вставать еще не разрешали.

Наша общая квартира с двумя сестрами (а у мамы в Москве жили еще две сестры) являлась центром притяжения для московских родственников – на всякие праздники именно здесь собирались все с детьми. На Новый год Надежда Петровна пристраивала ватную бороду и усы, облачалась в длинный тулуп и являлась с «мешком подарков» к елке в нашу «большую» комнату (у нее был большой дедморозовский опыт по детскому саду). Дети постарше знали, что Дед Мороз ненастоящий, а маленький Валерочка 3-х лет, младший сын Зинаиды Петровны, в первый раз испугался. Дети получали подарки, и вот тогда начинался большой концерт с открыванием и закрыванием «занавеса», что особенно впечатляло.

Надо сказать, что и взрослые не заставляли себя просить. Отец брал свою мандолину (у него еще со студенчества была мандолина-прима), Алексей Петрович (брат мамы) – гитару, и начиналась музыкальная импровизация, сольное и хоровое пение, причем отец вел мелодию, дядя Алеша вторил, остальные подпевали.

В 1948 году Олег пошел в школу, мужскую школу № 1. Появились школьные заботы. Уроки, задания, чистый воротничок, стрижка наголо, экзамены каждый год, начиная с 4-го класса, а тут еще кружок по фортепиано в клубе им. Третьего Интернационала.

Что касается воспитания детей в семье, то каких-то специальных воспитательных и назидательных мер не принималось. Отец считал, что семья уже сама по себе формирует и воспитывает ребенка своим примером, своим укладом, традициями. И то, что изначально, генетически заложено, обязательно проявится. Его принцип – «настоящий человек сам себя воспитать должен» (любимая его цитата из Базарова) и кредо – «научить нельзя – можно только научиться».

Отец много работал, он был настоящим трудоголиком сталинского призыва… Вставал в 6 утра, зарядка, завтрак и на работу. Обедал дома, полчаса отдыха и опять на завод – рабочий день не нормирован, работал столько, сколько требовалось – модернизация, рационализация, выполнение и перевыполнение планов и пр. Однако, несмотря на объем работы и руководящие должности, платили на заводе мало и особого достатка в доме не было. Мать не выходила из режима строгой экономии. Однако, видя желание детей заниматься музыкой, исхитрились приобрести пианино, не очень качественное, но с этим тогда вообще было трудно.

Что касается уроков и вообще учебы в школе, то здесь все заботы и переживания ложились на мамины плечи. Ее вызывали в школу по разным поводам, она ходила на родительские собрания, состояла в родительском комитете. Олег учился неровно, очень импульсивно. Он мог написать блестящее сочинение по «Ромео и Джульетте» Шекспира, а большей частью отделывался формальными стандартными отписками. Но хотя бы по большей части школьных предметов успехи были весьма посредственны, в обычных троечниках он не ходил, был «на особом счету». Вся школа знала, что он Артист (роль негритянского мальчика по имени Снежок в одноименной пьесе С. Михалкова в постановке драмкружка клуба им. 3-го Интернационала). Он популярен, много читает, любит литературу и историю, много знает наизусть стихов и песен, у него отличная память, быстрый ум. Он обладает хорошим чувством юмора и иронией, он всегда в центре внимания и частенько на уроках позволяет себе шутку или острое словцо, что вызывает бурную реакцию и приводит к известным последствиям. Так, отвечая у доски на вопрос об успехах сельского хозяйства, он стал развивать свою теорию: «А что, если нам завести в школе корову?! Мы бы ее пасли по очереди где-нибудь возле пруда. Вечером пригоняли бы, доили в учительской, учителя и ученики пили бы свое парное молоко. Нет, пожалуй, в учительской поместились бы 2–3 коровы! Еще лучше!» Урок был сорван. Правда, учительница была с юмором, поддержала игру. И все обошлось…

С математикой и физикой дело было сложнее. Но он как-то выкручивался. Девочки-отличницы давали списывать, а учителя были снисходительны.

В 1952 году отец получил отдельную квартиру и мы переехали в новый дом. (Сюда же чуть позже путем обменов переехали и Мельниковы, в квартиру прямо над нами).

На фронтоне дома значится 1953 г., то есть когда мы переехали, он еще строился, и часть дома стояла в лесах. Олег уже много позже рассказал, как они бегали по этим лесам, и под ним однажды сломалась доска, и он летел 2 или 3 пролета, пока не удалось уцепиться за каркасную трубу.