Ник Мейсон - Наизнанку. Личная история Pink Floyd

В профессиональной студии звукозаписи всегда звучишь классно. Даже на студии в Вест-Хэмпстеде, впервые услышав себя в воспроизведении, с эхом для барабанов и вокала, в приличном сведении, мы были в восторге. Sound Techniques оказалась следующей ступенью. Студия могла похвалиться современными студийными мониторами Tannoy Red , лучшими колонками того периода. Одетые в полированную ореховую древесину, они высились почти на пять футов и по сравнению со всем, к чему привыкли мы, басы на них звучали невероятно.

Слушая теперь «Arnold Layne» и другие песни той же фазы нашего развития, я не краснею со стыда. Меня ничуть не смущают наши ранние записи. Все это звучит вполне профессионально, хотя записывалось очень быстро. Число дорожек было ограниченно, и приходилось заранее решать, какой инструмент на какую дорожку пойдет, а затем все это сводить. Однако музыка в целом, похоже, не пострадала.

«Candy and a Currant Bun» первоначально называлась «Let’s Roll Another One» и включала в себя такой текст: «I’m high, don’t try to spoil my fun» [8] Зд.: «Я под кайфом, не пытайся меня обломать» (англ.) . . Поскольку в по-прежнему весьма консервативной индустрии грамзаписи с таким текстом мы сильно рисковали, следовало на скорую руку сварганить другой.

По какой-то причине мы также сочли, что для песни «Arnold Layne» нам нужен сопутствующий видеоряд. Хотя телепрограммы вроде «Самых популярных» редко использовали клипы – разве что каких-нибудь американцев, которые иначе не добрались бы до Англии, – мы уже видели себя как мультимедийную группу. Дереку Найсу – приятелю Джун Чайлд, а также единственному нашему знакомому кинорежиссеру – было поручено снять фильм, и мы направились на побережье Сассекса, чтобы начать работу.

По-моему, мы избрали Сассекс, потому что мои родители жили неподалеку и весьма кстати были в отъезде. Это решило проблему места проживания, а также обеспечило подходяще причудливые декорации английского приморья в середине зимы. Хотя и довольно грубый по сегодняшним видеостандартам, этот черно-белый фильм, вдохновленный «Вечером трудного дня», выглядит на удивление современным и относительно смешным: мы там вчетвером на берегу вместе с пятым членом группы, который оказывается магазинным манекеном. Мы отсняли все это дело за один краткий серый день и уже покидали автостоянку в Ист-Уиттеринге, когда прибыла полиция, чтобы положить конец забаве. Учитывая известность другого местного жителя, мистера Кита Ричардса, а также его друзей, думаю, полицейские надеялись на еще один громкий арест. С самыми что ни на есть невинными лицами представителей среднего класса мы заверили их, что ничего подозрительного не видели, однако, разумеется, немедленно сообщим, если заметим что-то хоть мало-мальски предосудительное. Вообще-то, нам повезло, что полиция не стала обыскивать машину. В машине был манекен – совершенно голый, если не считать полицейского шлема.

Все шло отлично. У нас были предложение от Polydor , продюсер, несколько записей, даже рекламный клип. Однако, как это часто случается в музыкальном бизнесе, кого-то следовало выкинуть за борт, чтобы лодка плыла дальше. В данном случае за борт выкинули Джо Бойда. Причиной тому стало вмешательство Брайана Моррисона. Брайан, который руководил собственным агентством по ангажементу, нанял нашу группу (хотя никогда не видел нас на сцене) для выступления в Архитектурной ассоциации, впечатлившись статьями о нас в печати и откликами публики. Он захотел сам увидеть горяченькую новинку и появился на одной из наших репетиционных сессий для «Arnold Layne». Джо припоминает, что сердце у него тут же екнуло, поскольку Брайан немедленно начал задавать вопросы про сделку с Polydor и говорить, что можно было заключить сделку и получше. Затем Брайан, у которого были налажены тесные контакты с фирмой EMI, оплатил запись в студии Sound Techniques , взял демозапись и поговорил насчет нас с чиновниками EMI, которые до той поры не знали о нас ничего, хотя и знали, что мы нынче на слуху. Однако Брайан умел уговаривать. И в EMI решили, что они хотят нас продвигать.

Могло, но не случилось. Редкий визит на строительную площадку – мы с Роджером исследовали «обрушения зданий» для проекта в политехе.

Это Роджер не исток Нила ищет, а с шестом идет на лодке по Кему в Кембридже.

Непреодолимая проблема (в особенности для Джо) заключалась в том, что EMI не любила использовать чужие студии или приглашенных продюсеров. В конце концов, она же владела студиями на Эбби-роуд. Там хотели, чтобы нашим продюсером стал их человек, Норман Смит, который недавно получил повышение с должности одного из битловских инженеров. Такую сделку нам предложили, и мы на нее пошли – отчасти потому, что контракт был лучше, чем у Polydor , а отчасти потому, что благодаря Битлам EMI стала по-настоящему крупной фирмой грамзаписи. Даже не стояло такого вопроса – идти в EMI или не идти. Наряду с Decca это была крупнейшая в Британии звукозаписывающая компания того периода – Polygram их тогда еще не нагонял. К тому же Питер хорошо ладил с Бичером Стивенсом из EMI и его коллегами. Нам предложили аванс в пять тысяч фунтов стерлингов, серьезную сделку – или, по словам Эндрю, «дерьмовую сделку, но в тысячу раз лучше, чем у Битлов» – и оплату студийных расходов.

На Питера Дженнера была возложена неприятная задача сообщить эти новости Джо Бойду. До сего дня Питер отчасти угрызается за изгнание Джо и за некоторое свое равнодушие. Эндрю говорит: «Проворство, с которым мы с Питером выкинули Джо за борт, было просто постыдным». Однако в те времена нельзя было подписать сделку с компанией и привести туда своего любимого продюсера. Так что теперь мы стали артистами, которые записываются на EMI, – и, в отличие от большинства групп, мы пришли туда с готовой записью на руках.

Вскоре после подписания контракта мы отправились на выступление в «Куинз-холл» в Лидсе – в прошлом это было депо для городских трамваев, а теперь стало концертной площадкой для пяти тысяч ошалелых северных фанатов, пришедших посмотреть на десятичасовое буйство, возглавляемое Cream и Small Faces и описанное в «Дейли экспресс» как «ночь, когда Карнаби-стрит переехала на север».

Мы-то на север продвигались не быстро. Из Лондона мы выехали еще утром, поскольку толком не знали, где находится Лидс. Трасса M1 кончилась в Ковентри (первый отрезок британской автомагистрали открылся лишь в 1959 году), а у нас был только старый и весьма ненадежный «рено» Эндрю Кинга. Когда мы на следующее утро вернулись, я даже не смог добраться до института, чтобы расписаться в журнале посещений. (Кстати, в «Куинз-холле» я решил поэкспериментировать со сценическими именами. Мне показалось, что Ноук Мейсон – довольно забавный вариант, и представился так местной газете, которая должным образом пропечатала это имя под нашей фотографией. Больше я таких шуток себе не позволял.)