Ник Мейсон - Наизнанку. Личная история Pink Floyd

После этого конкретного концерта я понял, что больше не могу совмещать обучение в институте и жизнь в группе. Я по-прежнему якобы изучал архитектуру, но фактически, понятное дело, все время проводил на репетициях, на сцене или в дороге. Даже несмотря на то, что Джон Корп делал за меня всю работу в институте, я безнадежно отставал. Увы, дипломы не вручались за одни лишь росписи в журнале посещений. По словам Джона, создавалось впечатление, что архитектурой я никогда особо и не интересовался. Он говорит, я всегда считал, что эту работу лучше оставить архитекторам. Однако выход был найден.

Эндрю Кинг в момент подписания нашего контракта с EMI 1 февраля 1967 года. Рядом с ним – Бичер Стивенс, которому большое спасибо за то, что убедил EMI взять нас под крыло: не всем его коллегам верилось, что у нас есть потенциал.

Мой институтский наставник того года, Джо Майо, которому я навеки благодарен, сказал, что неплохо бы мне взять годичный академический отпуск. Джо заверил меня, что на следующий год, если я захочу, он примет меня обратно. Больше не было сказано ничего, но он, я думаю, понимал, что архитектор из меня получается довольно посредственный. Наверняка он предполагал, что время, потраченное на поиски себя, либо подскажет мне лучшую карьеру, либо хотя бы сделает меня лучшим дизайнером. Ректор был не столь терпим, прислал мне письмо, полное грозных предостережений – мол, вы бросаете учебу, которая открывает вам такие возможности, – и я не решился показать этот документ матушке и отцу. Я ушел из института, рассчитывая в один прекрасный день вернуться, но пока что мне это не удалось.

Письмена на стене я разглядел последним из группы. Роджеру не терпелось бросить работу в фирме «Фицрой Робинсон и партнеры», рождавшей на свет дизайн сейфов для Банка Англии. По-моему, ему пришлось дать подписку о неразглашении и поклясться сохранить в тайне сведения о толщине бетонной стены, необходимой для защиты денег. Хотелось бы думать, что спроектированные Роджером подвалы и теперь защищают наши нечестным путем нажитые богатства. Рик решил посвятить себя музыке давным-давно, а Сид перестал появляться в Камберуэллском институте искусств.

Рекламный снимок Дезо Хоффмана для EMI. Ни микрофонов, ни проводов, зато две пары очков «Оливер Голдсмит», а также шейные платки и рубашки в ассортименте – куплены, вероятно, в «Кенсингтон-маркете», который поставлял наряды восходящим, но пока еще низкобюджетным поп-звездам.

У EMI имелась одна конкретная забота по поводу группы, только что взятой под крыло, и забота эта целиком легла на их пресс-отдел. Они подписали группу с «психоделическим душком», и, хотя мы могли отрицать любую связь с наркотиками, пусть при этом и увиливая, а также уверять, что наши симпатичные огоньки – всего-навсего невинная семейная забава, не приходилось сомневаться, что тому движению, которое запустило нас на орбиту, рот не заткнуть. На самом деле некоторые участники этого движения уже с поистине евангелическим пылом взялись обеспечивать приход всему миру. Это было время, когда популярным кошмаром (или мечтой, в зависимости от вашего взгляда на вещи) была идея о том, как некий ополоумевший хиппи сливает ЛСД в систему водоснабжения.

Мы давали всякие неискренние интервью, отрицая, что вообще в курсе значения слова «психоделический». В стране «Топ Рэнк» явно царило немалое замешательство, поскольку в одном интервью мы посчитали необходимым объяснить, что «кайф» должен быть расслабленным и спонтанным, а не «бесчинством толпы идиотов, швыряющихся бутылками», по словам Роджера. А моя типичная реплика в интервью «Мелоди мейкер» была такова: «Следует быть осторожным, когда затеваешь всю эту психоделическую бодягу. Мы не называем себя психоделической группой и не говорим, что играем психоделическую поп-музыку. Просто так получилось, что люди нас с этим связывают и все время зовут выступать на тусовках и хеппенингах в Лондоне». К этому Роджер добавил: «Мне порой кажется, так вышло, потому что у нас куча аппаратуры и освещения и промоутерам не надо нанимать осветителей».

Нам также пришлось выполнить еще одно обязательство перед EMI, пройдя 30-минутный так называемый артистический тест – прослушивание. Этому испытанию подвергалась каждая их новая группа, однако в нашем случае тест провели для проформы, поскольку мы уже заключили контракт. Дальше нам полагалось обеспечить компанию синглом, и, разумеется, мы тут же предоставили готовую запись. Таким образом, 11 марта вышел сингл «Arnold Layne» (на обратной стороне – «Candy and a Currant Bun»), записанный в Sound Techniques и спродюсированный Джо Бойдом еще до нашего контракта с EMI (попытка его перезаписать не улучшила оригинала). Всего через полгода после летних каникул и начала нашей работы с Питером Дженнером и Эндрю Кингом мы стали профессионально записывающимися артистами.

Вот что делает с людьми воодушевление – прямо неловко смотреть. Это мы перед старым зданием EMI на Манчестер-сквер, поблизости от Оксфорд-стрит, а позади нас – Собрание Уоллеса.

Спустя пару месяцев после подписания контракта нас принимали на полномасштабной вечеринке фирмы грамзаписи, где хозяевами выступали ветераны фирмы, включая Бичера Стивенса, который реально подписывал с нами контракт (и вскоре после этого попрощался с EMI – я уверен, мы тут ни при чем). В штаб-квартире на Манчестер-сквер установили сцену, доставили туда наше световое шоу, и мы сымитировали исполнение «Arnold Layne». Всем хватало канапе и шампанского выше крыши, а кое-кто из гостей получил на гарнир кое-какие химикаты.

Я прекрасно помню, как мы ехали в лифте с сэром Джозефом Локвудом, главой фирмы. Тогда он был всего на седьмом десятке, однако нам казался столетним стариком. Похоже, очередную причуду музыкальной индустрии он воспринимал совершенно хладнокровно. Впрочем, сэр Джозеф несколько встревожил Дерека Найса, режиссера нашего рекламного клипа «Arnold Layne», предложив установить задником сцены наверху лондонский Тауэр – тогда все группы смогут приходить и изображать свои хиты перед камерой, а потом их будут рассылать по всему свету. Поистине сэр Джозеф на многие годы опередил свое время.

Непременная церемония подписания контракта проходила в присутствии фотографов, обеспечивавших вещественные доказательства, – очевидно, по требованию подозрительной юридической службы, на тот случай, если эти непредсказуемые и капризные музыканты позднее заявят, что их подписи были подделаны. Мы искренне восторгались и были чертовски горды собой. Мы вдруг стремительно вырвались в ту сферу, которая всего несколько месяцев назад казалась нам несбыточной фантазией. Так что, когда нас попросили попозировать для фотографий, наша эйфория дошла до такого градуса, что мы принялись радостно скакать и резвиться самым постыдным образом.