Ник Мейсон - Наизнанку. Личная история Pink Floyd

На первый взгляд и не догадаешься, однако главная сила Рона в том, что он очень организованный. В работе с музыкальными записями есть одна неотъемлемая и капитальная проблема: все катушки на вид одинаковые, и это кошмар логиста. Если не следить очень пристально за наклейками, указывающими, какой кусок пленки был перемещен с одной катушки на другую, и немедленно не делать записей о любых изменениях, можно потратить многие дни на поиски конкретного куска пленки, когда он снова понадобится. Благодаря своей педантичности и организационным навыкам Рон, похоже, никогда не сталкивался с проблемой быстрого поиска нужного куска.

Рон довольно долго работал сам по себе, так что его сугубо индивидуальные техники и подходы – его собственные изобретения. Домашним музыкальным производством он заинтересовал и меня, и Роджера, и влияние Рона ясно прослеживается в одном элементе Роджерова вклада в альбом «Ummagumma» – в композиции «Several Species…». Роджер и Рон вместе работали над музыкой к необычному документальному фильму «Тело» 1970 года по мотивам книги Энтони Смита. На одном треке под названием «Give Birth to a Smile» поиграли и мы с Дэвидом и Риком.

Рон поделился с нами массой трюков со сцепленными в тандем магнитофонами Revox – манера их использования, которая выходит далеко за рамки рекомендованного в инструкции по эксплуатации. Рон сам тянул провода и обучал меня основам пайки. С типично шотландской бережливостью он собирал выброшенную из профессиональных студий пленку. Стерев предыдущие записи, он склеивал ленты из половинок катушек или кропотливо переделывал студийные миксы, которые не соответствовали его стандартам. Помимо всего прочего, Рон научил меня просто роскошно склеивать пленку.

Мне выпал шанс изобразить дирижера, однако ноты я читал с трудом.

Приятным сопутствующим результатом наших взаимоотношений стало то, что Рон написал музыку для саундтрека к одному из документальных фильмов моего отца – «Истории автомобиля», – и мне приятно думать, что они оба получили удовольствие от сотрудничества. Отца в особенности радовало, что Рон всегда приходил не только с музыкой, но и с очередным новым устройством или кабелем домашнего изготовления, которые создавались нарочно для упрощения трансляции музыки с машины Рона в фильм.

Рон показался нам идеальной кандидатурой для создания аранжировок к «Atom Heart Mother». Он ясно понимал технические тонкости композиции и аранжировки, а его идеи были достаточно радикальны, чтобы увести нас прочь от все более модных, но предельно тяжеловесных работ рок-оркестров той эпохи. В те времена к аранжировкам подобных эпосов зачастую подходили консервативно; классическим музыкантам в период учебы внушали отвращение к року, а «смену ориентации» по-прежнему считали как бы предательством всего, чему музыкантов научили за годы суровой дисциплины. Нам повезло, что за штурвалом оказался Рон: теперь нам не грозило в итоге получить «Лондонский филармонический оркестр играет „Пинк Флойд“».

Дальше мы к композиции почти не притрагивались; Рон работал сам и в конце концов прибыл на Эбби-роуд с целой стопкой приготовленных для записи партитур. Тут он столкнулся с серьезным препятствием. Сессионные музыканты артачились, когда ими руководил Рон, – они чуяли, что он пришел из мира рок-музыки. Они не упускали случая показать свой гонор – только искры летели! Рона прямо в студии приносили в жертву богам классики.

Рон тщетно махал дирижерской палочкой, а музыканты усложняли ему жизнь как могли. Мало того что он написал технически сложные фрагменты – фразировка у него тоже была необычная. За это музыканты возненавидели его еще пуще. Микрофоны были включены, музыканты знали, что любой их комментарий заметят, и сдержанные смешки, постоянные взгляды на часы, то и дело повторявшийся вопрос «Простите, сэр, что это означает?» ясно указывали, что запись заходит в тупик, а шансы Рона по нечаянности совершить убийство с каждой секундой возрастают в геометрической прогрессии.

Рик и Дейв за пультом, сконструированным в собственном инженерном отделе EMI в Хейсе, Миддлсекс.

И это было не единственной его проблемой. В то время, когда записывалась композиция, в фирму EMI только-только были доставлены самые последние новинки звукозаписывающей техники, восьмидорожечные магнитофоны Studer . На них использовалась пленка шириной в дюйм, и EMI с восхитительной предусмотрительностью выпустила директиву о том, чтобы никакого монтажа с этой пленкой не производилось, поскольку местных начальников нешуточно тревожило качество любой склейки.

К несчастью, композиция «Atom Heart Mother» длится двадцать четыре минуты. Ради записи бэк-трека мы с Роджером пережили самую настоящую одиссею. Чтобы остались свободные дорожки, на две мы пустили бас и барабаны, и все надо было записать за один заход. Исполнение партии без других инструментов означало, что у нас не было права на ошибку, а это требовало задействовать весь потенциал нашего весьма ограниченного исполнительского мастерства; вопрос темпа, к примеру, оставался неопределенным. До радостей квантования – использования компьютеров для цифровой регулировки темпов, не влияющей на высоту звука, – оставалось еще двадцать лет.

Разумеется, записанной композиции недоставало метрономного ритма, который порядком облегчил бы жизнь всем. Вместо этого ритм трека ускорялся, а затем непредсказуемо снижался до нужного темпа, и Рону приходилось принимать это в расчет. Ситуацию спас хормейстер Джон Олдисс, чей дисциплинированный классический хор отличался куда более позитивным отношением к рок-музыкантам и богатым опытом работы с оркестрами. С невозмутимой помощью хора запись все-таки была завершена. Впрочем, еще одну проблему мы в то время даже не сознавали. Для оркестра нам пришлось выставить на мониторах относительно высокий уровень бэк-трека, и микрофоны хора частично уловили эти шумы. В результате нестираемый фон навеки зафиксировал тот факт, что композиции «Atom Heart Mother» недоставало той звуковой чистоты, к которой мы всю дорогу стремились.

В графе «оценка» по поводу трека «Atom Heart Mother» я бы написал так: идея хороша, могли бы постараться получше. «Alan’s Psychedelic Breakfast» на другой стороне альбома – похожая история. Эта композиция была звуковой иллюстрацией английского завтрака; начиналась она с чирканья спички, зажигающей газовую конфорку, и продолжалась шипением бекона, капаньем крана и другими нашими давними друзьями из звуковой библиотеки. Понятия не имею, почему главным действующим лицом мы сделали работника нашей гастрольной бригады Алана Стайлза. И Роджер, и Рик, и Дэвид выдали по одной песне для завершения второй стороны альбома – включая одну из моих любимых композиций Дэвида под названием «Fat Old Sun». Похоже, угрозы пожизненного заключения на Эбби-роуд без всяких шансов на помилование хватило, чтобы пробудить к жизни и заставить работать даже самых сдержанных сочинителей.