Дженнифер Бернс - Айн Рэнд. Эгоизм для победителей [litres]

Рэнд связалась с Поллоком в начале 1941 г. Поллок обладал известностью и мог привлечь как спонсоров в организацию, так и внимание к ней. Без его помощи или кого-либо примерно настолько же известного, как он, идея Рэнд ни во что бы не вылилась. Поллок был заинтересован, но не спешил действовать. Он решил проверить концепцию на прочность во время своего лекционного тура и попросить всех заинтересованных в создании политического движения связаться с ним. В итоге получилось 4000 имён, чего было вполне достаточно, чтобы осознать наличие у идеи Рэнд перспектив. Вернувшись в апреле в Нью-Йорк, он сказал Рэнд, что можно продолжать. Поллок разослал короткие письма потенциальным спонсорам и попросил Рэнд составить основные положения для привлечения интересующих их партий.

Результатом стал написанный Рэнд 32-страничный «Манифест индивидуализма», первое полное заявление о её политических и философских взглядах. Поллоку нужно было что-то покороче, но, начав, Рэнд уже не могла остановиться. Она все выходные провела за составлением эссе, которое «должно стать фундаментом для нашей партийной линии и основным документом, как Манифест Коммунистической партии на другой стороне» [131]. В отличие от её романа, «Манифест» практически написался сам собой.

Версия коммунистического манифеста Рэнд содержала в себе положения, которые позже отразятся в её дальнейшей работе. Это был всеобъемлющий документ, затрагивавший заявление прав, теорию истории происхождения социальных классов и пристальное внимание к психологии человека. Это был обзор многих идей, которые она позже конкретизирует как в своих художественных, так и в научно-популярных трудах. Имелся и ряд важных различий по содержанию и тону повествования. В первом положении Рэнд больше внимания уделяла нюансам и разъяснению некоторых вещей по сравнению с её последующими трудами. Важно отметить, что здесь она не говорила о разуме как о важной составляющей индивидуализма и использовала слово «альтруизм» лишь дважды. Однако здесь всё равно можно проследить черты её более зрелых взглядов [132].

Основой индивидуализма Рэнд была теория естественного права, отражённая в Декларации независимости США. Каждый человек имеет право на жизнь, свободу и стремление к счастью, и право это является «безусловной, личной, частной, индивидуальной собственностью каждого человека, гарантированной ему фактом его рождения и не требующей прочих разрешений». Роль общества и его единственное предназначение, по словам Рэнд, в том, чтобы обеспечивать эти индивидуальные права. Далее Рэнд приводит противопоставление двух противоположных концепций, сравнивая тоталитаризм с индивидуализмом. Тоталитаризм она свела к идее, что «интересы государства превыше интересов личности». Единственной противоположностью этому был его заклятый враг – индивидуализм, основной принцип естественного права. Индивидуализм был единственной опорой для достойного существования человечества. Таким образом, доктрина абсолютного «общего блага» становилась «сущим злом», которое «всегда должно ограничиваться основными, неотъемлемыми правами личности» [133].

Оттуда она быстро перешла к разделению общества на два мира – политическую сферу и творческую. Творческая сфера – это мир продуктивной деятельности, он принадлежит «отдельным индивидам». Рэнд неоднократно подчёркивала, что творчество – процесс индивидуальный, а не коллективный. Сравнивая его с рождением ребёнка, она утверждала: «Процесс рождения индивидуален. То же самое касается родительства. То же самое касается любого творческого процесса» [134]. Политическая сфера противопоставлялась творческой, и её необходимо ограничивать в масштабе, иначе она уничтожит творческий потенциал человека.

Тесно связанным с этими двумя сферами было очередное противопоставление – «человека активного» и «человека пассивного». Однако, несмотря на то что Рэнд определяла их как противоположности, она признавала, что «в каждом из нас существуют противоположные принципы, сражающиеся друг с другом: инстинкт свободы и инстинкт безопасности». Но как человек, так общество может быть либо активным, либо пассивным, и «в отношении их действовал странный закон» [135]. Если общество приспосабливалось к потребностям пассивного человека, оно уничтожало человека активного; но если общество откликалось на нужды активного человека, он по мере своего развития способен будет вести за собой как пассивного человека, так и всё общество. Поэтому современные гуманисты попадали в парадокс: запрещая активность ради пассивности, они на пути к основной цели ставили себе палки в колёса.

По мнению Рэнд, противостояние активности и пассивности даже формировало ход мировой истории. Во времена активного человека цивилизация развивалась, только чтобы потом повестись на приманку безопасности, необходимую для человека пассивного. Это был цикл света и тьмы, продолжавшийся веками, и теперь Рэнд видела, как на Америку надвигалась очередная его смена: «Когда общество позволяет прислушиваться к голосам, которые говорят, что индивидуальная свобода – это зло, становится ясно, что тёмные времена не за горами. Сколько цивилизаций должно погибнуть для того, чтобы человечество смогло это понять?» [136].

Человек активный и пассивный по своей сути – вариации концепции творца и секонд-хендера, лежащей в основе романа Рэнд, который находился на стадии разработки. Теперь, проявившись в нехудожественной форме, те же идеи подвели Рэнд к созданию своего рода классовой теории. Она быстро оговорилась, что пассивный тип человека не обязательно характерен для рабочих классов или так называемых угнетённых. На самом деле рабочие достаточно хорошо понимали природу индивидуальных усилий и инициатив. Наиболее высокая концентрация коллективистов наблюдается в двух других классах, как резко заявляла Рэнд: во втором поколении миллионеров и среди интеллектуалов. Она полагала, что большинство интеллектуалов были заурядными личностями, желавшими власти. Именно они помогали Сталину, пока миллионеры помогали Гитлеру, при поддержке «низших элементов» в обоих случаях. В заключение она добавила: «Тирания приходит сверху и снизу. То, что находится посередине, – класс свободы» [137].

Стук клавиш печатной машинки Айн сводил её чикагских родственников с ума. Она писала каждый вечер, а иногда и ночи напролёт.

Здесь яснее всего чувствовалось влияние кампании Уилки на её философию. До этого Рэнд говорила только о выдающемся человеке и его вкладе в развитие общества, её едва ли занимало разглядывание лиц безликих низов. Теперь, не потеряв отвращения к «низшим элементам» (которые остались без определения), она отвела новую роль обширному американскому среднему классу. Это были люди, которых она видела в театре и на улице, простые голосующие, с подозрением относившиеся к Рузвельту и его обещанному процветанию.