Дженнифер Бернс - Айн Рэнд. Эгоизм для победителей [litres]

Предвыборная деятельность также дала Рэнд новый виток в направлении развития своей карьеры. Теперь политика занимала её так же сильно, как и художественная литература. Пока «Источник» лежал мёртвым грузом, она посчитала, что сможет легко написать 30 страниц, посвящённых политической философии. В 1940-х гг. она продолжила свою двойную карьеру, отдавая себя распространению политических идей в той же мере, что и созданию драматических историй и персонажей. Это был первый шаг к самоопределению, о котором она потом будет говорить с гордостью: писатель и философ.

К моменту завершения «Манифеста индивидуализма» интерес к политике поглотил Айн Рэнд с головой, остановив развитие литературной карьеры. Она на долгое время забросила «Источник» и начала новый раунд активистской деятельности. С поддержкой Ченнинга Поллока, с одной стороны, и своей брошюрой – с другой, она стремилась призвать в Нью-Йорке как можно больше нью-йоркских «реакционеров». Она жила в городе, известном как самый «красный» в Америке; в самом деле, сама фраза «нью-йоркский интеллектуал» стала ассоциироваться со своего рода левым литературным философом, сочувствующим коммунистам. Вместо них Рэнд присоединилась к альтернативной вселенной других нью-йоркских интеллектуалов, поддерживающих свободный рынок и невмешательство государства в экономику.

Новые знакомые Рэнд, и в особенности Изабель Патерсон, продолжили знакомить её с американской традицией индивидуализма, с которой она столкнулась благодаря оппозиции Рузвельту. Рэнд находила либертарианские идеи убедительными, но отношение либертарианцев настораживало. Кампания Уилки придавала Рэнд энергии и убеждала её в том, что американцы открыты капиталистическим идеям, но на остальных это производило обратный эффект. Казалось, она одна из своей компании верила в политические перемены. Спустя многие месяцы написания писем, встреч и жарких речей Рэнд нашла в себе свежие силы присоединиться к движению по развитию «нового кредо свободы» [148]. Из-за своих организационных неудач она чувствовала, что действовать нужно срочно. Поллоку она писала: «Кто проповедует философский индивидуализм? Никто. А если его не проповедовать, то экономический индивидуализм долго не протянет» [149]. У Рэнд возникло ранее неизвестное ощущение миссии, которое в итоге приведёт её к незавершённой рукописи.

Когда наконец удалось найти издателя для «Источника», Рэнд вернулась к работе над книгой уже другим человеком, с иными взглядами на мир. Изначально «Источник» отражал более раннюю интеллектуальную ориентацию Рэнд на Ницше и глубоко скрытый в себе элитизм. Но на деле в романе отразилось то, что происходило с ней после. В оставшихся двух третях книги, которые она завершила в немыслимом потоке вдохновения за год, Рэнд уместила темы «Манифеста», наслоенные на структуру, придуманную несколькими годами ранее. Результат говорил о ней как о писательнице на пике своих возможностей, даже несмотря на то, что внутренний философ Рэнд ещё только продолжал проявляться.

С момента истечения первого контракта в 1940 г. лишь несколько издательств проявили интерес к неоконченной рукописи Рэнд. Её агент Энн Уоткинс набрала восемь отказов примерно за столько же месяцев работы. Единственное, что она могла сделать, – это помочь Рэнд устроиться за почасовую оплату референтом в Paramount Pictures. Этим Рэнд и стала заниматься весной 1941 г., как только их с Поллоком планы начали осуществляться. Череда отказов стала причиной напряжённости в отношениях между агентом и автором. Уоткинс перестала интересоваться книгой и начала критиковать то, как Рэнд пишет. Рэнд не дала этому спуску, и они начали бессмысленный спор о том, почему рукопись не покупали. Переломный момент наступил как раз после завершения «Манифеста». В очередной раз пообсуждав роман, Уоткинс сказала Рэнд: «Ты всегда спрашиваешь о причинах, а я не всегда могу назвать их тебе. Я просто руководствуюсь ощущениями». Это заявление стало для Рэнд «травматическим шоком». Для неё это было позорное признание человека в своей личностной и интеллектуальной неадекватности. Она могла стерпеть критику своей книги, если она будет тщательно и осознанно обоснована, но нападки на основании неопределённых ощущений ужасно её раздражали. Признание Уоткинс также уничтожало любые возможности для дальнейших профессиональных отношений. В длинном философском письме Рэнд объявила, что больше не хочет, чтобы она представляла её работы [150].

Ричард Миланд, новый босс Рэнд в Paramount Pictures, был в замешательстве от такого поворота событий. Ему нравилось то, что он успел прочитать, и Рэнд мгновенно стала его любимой сотрудницей. Она также нравилась своему супервайзеру Фрэнсис Хазлитт, которая считалась убеждённым консерватором. Фрэнсис была женой Генри Хазлитта – журналиста, ставшего впоследствии известным в либертарианских кругах благодаря своей «Экономике за один урок». Хазлитт и Миланд давали ей на вычитку лучшие истории, которые приходили в студию, и стали поддерживать её писательскую карьеру. Когда Миланд узнал, что её рукопись лежит без внимания, то предложил свои услуги. У него были знакомые в издательских кругах, где Рэнд с удовольствием помогли бы. Она неохотно позволила ему отправить рукопись в Little, Brown – издательство, по её мнению, относительно свободное от коммунистического влияния.

Поначалу казалось, что она нашла золотую жилу. Один из редакторов назвал отправленный фрагмент «почти гениальным» и назначил встречу за ужином. Там он расспрашивал её о политических взглядах, подозревая, что она анархистка. Рэнд объясняла достаточно ясно: «Я рассказывала ему всё, что думаю о «Новом курсе», почему книга не направлена на его поддержку и почему я за свободное предпринимательство, а также какие фрагменты к чему относятся» [151]. Это было важной переменой в её действиях. Лишь несколько лет назад она уверяла потенциальных редакторов, что её роман не будет политизированным; теперь же она настаивала на том, чтобы новые читатели увидели его глубинный смысл.

В это время боевой дух Рэнд почти сошёл на нет. Она совершенно забросила рукопись, а работа в Paramount только подавляла её амбиции. Каждый день она читала новую халтуру, которую приносили в студию, ныла Фрэнку о том мусоре, что публикуют, вместо того чтобы обратить внимание на её работу. Он сразу поддерживающе возмущался и не давал Рэнд впасть в глубокое отчаяние. «Я знаю, что ты чувствуешь, – говорил он. – Вот ты мечешь перед свиньями бисер, а взамен даже стейка не дают» [152]. Воодушевлённая Рэнд даже дала эту фразу одному из своих персонажей. После отказа Little, Brown от рукописи Фрэнк мастерски показал себя с лучшей стороны. Рэнд уже была готова отказаться от этой книги. Однажды он провёл с ней длинную кошмарную ночь, упрашивая продолжать работу, уверяя её в гениальности, помогая ей понять, что мир не настолько безразличен и жесток, как кажется. Это была ночь, когда он «спас» книгу и получил место в графе «Посвящается».