Александр Бондаренко - Алексей Ботян

«У папы было воистину звериное чутьё на опасность! Только потому он вышел целым и невредимым из всех своих передряг, — рассказывала нам дочь героя Ирина Алексеевна. — Он всегда знал, где и что его может поджидать, а потому как-то избегал всех ловушек. Именно — звериное чутьё!»

«Он мог бы сотни раз быть убитым, а уж десятки — это точно! — подтверждает Георгий Захарович Санников. — Если бы не его врождённое чувство опасности, на каком-то генетическом уровне… Мне кажется, он кожей опасность чувствовал, спиной ощущал чужой взгляд. В общем, интуиция, основанная на опыте, — и что-то врождённое, наверное. К тому же великолепная реакция — поэтому он всегда на долю секунды опережал того противника, который нажимал на спусковой крючок. Кстати, у него до последнего была очень хорошая реакция! Ботян и в сто лет стрелял без промаха…»

Есть ещё и такой вариант: Алексея Николаевича хранили некие высшие силы — и не надо тут скептически улыбаться!

Однажды Ирина Алексеевна рассказала, как уже давным-давно, после войны, ехали они с папой куда-то к знакомым партизанам, по пути попали в жуткую грозу и заблудились. В конце концов Ботян остановил машину, чтобы узнать у гаишника дорогу. Тем временем к милиционеру кто-то подошёл… Но только Алексей Николаевич вылез из машины, как почувствовал, что у него развязался шнурок, и он, ругаясь, стал его завязывать. И тут вдруг в тех двоих шарахнула молния, и они, как сказала Ирина Алексеевна, просто развалились! Гаишник с тем вторым… А он подойти не успел. «Шестое чувство», судьба или действительно какие-то высшие силы?

В общении с Дяченко Ботян никакой опасности или угрозы не уловил, а потому по возвращении в отряд без всяких сомнений доложил обо всём Карасёву. Конечно, опытнейший Виктор Александрович понимал, что возможность нарваться на гитлеровскую «подставу» весьма велика, но, всецело доверяя Алексею, распорядился кратко: «Займись этим вопросом!»

В данном случае Ботян рисковал больше всех, хотя провал мог погубить и всю оперативную группу. А потому, хотя Алексей безусловно поверил этому Дяченко — ну или почти поверил, — он тщательно подготовился к следующей встрече. Через доверенных лиц в Овруче удалось кое-что узнать про того самого Каплюка: нормальный мужик, не шкура, перед немцами не выслуживался, но работал на должности завхоза добросовестно и оккупанты ему доверяли. За домом старшины было установлено скрытое наблюдение, не давшее никаких результатов. Видели, что Григорий всё так же трудился по хозяйству, никуда не уходил, никого у себя не принимал.

Но всё это ровным счётом ничего не значило! Ботян прекрасно понимал, что самая незначительная мелочь — стоящий на подоконнике цветок или задёрнутая занавеска — может быть тем сигналом, который «снимет» какой-нибудь неприметный сосед, десять раз в день торопливо проходящий туда-сюда мимо окон Дяченко, и сообщит о появлении партизан, допустим, пастуху… Ну и так далее, по цепочке, пока информация не дойдёт до того самого гебитс-комиссариата, где честно трудится родственник Дяченко или кем он там был на самом деле — вполне возможно, что такой же «подставой». Что может быть дальше, оставалось только гадать.

И всё-таки через три дня, 18 августа, под утро, Алексей, скрытно расставив троих своих бойцов вокруг дома старшины, осторожно постучал в дверь. Поздоровавшись, не стал вдаваться в разговоры, спросил сразу:

— Как Каплюка увидеть?

— Поехали! — спокойно и так же сразу предложил Григорий, явно ожидавший такого вопроса. — Садись на повозку! Полицаи меня все знают, проедем.

Ничего себе! Ехать в самое «логово» с человеком… ну, скажем так, не совсем проверенным. Чтобы решиться на это, нужно быть либо бесшабашным авантюристом высшей пробы, либо отважным человеком, способным просчитать всё до мелочей. Ботян просчитал: «в залог» Дяченко оставляет молодую красивую жену и всё своё справное хозяйство. Как крестьянин, Алексей понимал, что его жизнь получает более чем надёжное обеспечение, и отвечал с де-ланым легкомыслием:

— Ну что ж, поехали! Запрягай!

— Подожди, тебе переодеться надо, — остановил его Дяченко.

Вскоре Алексей был одет так, как ходили местные жители: в длинную рубаху, широкие штаны-шаровары. Такая одёжка была ему привычна и никоим образом не напоминала «маскарадную», что произошло бы, окажись на его месте городской житель. Григорий дал ему в руки какой-то кувшин:

— Держи вот это!

Вещь всегда как-то отвлекает внимание от самого человека, который её держит. Да и понятно: едет мужик на телеге, кувшин везёт — вопросов нет. А вот когда просто праздный мужик едет, то всякий невольно спросит: куда и зачем?

Каким-то путём у Григория даже оказался немецкий документ на имя некоего Роговского, жителя села Малая Черниговка, который он и передал Алексею.

Ботян подозвал одного из прятавшихся в кустах бойцов — пусть заодно старшина видит, что дом окружён, — и отдал ему свой автомат. Пистолет и гранату он засунул под рубаху, куда же без этого? Мало ли что может произойти — даже совершенно случайно…

«Ну, пришли мы к этому дядьке, познакомились, — рассказывал Алексей Николаевич, а мы, что называется, «превратились в слух», боясь пропустить хоть слово. — Причём Гриша так прямо ему и говорит: “Это советский партизан!” Вижу, что Каплюк не испугался, ничего, глаз не отводит. Хорошо! Тогда я говорю: “Яков Захарович, ты что, с немцами собираешься уезжать?” — “А что мне делать? У меня двое детей, жена — мне жить надо как-то”. Прав он, по-своему, конечно! Вы ж не забывайте, сколько людей оказалось на временно оккупированной территории и не по своей вине. У многих из них семьи, дети, родители-старики, хозяйство. Если человек один, то он запросто в лес уйти мог. Хотя тоже нужно было знать, куда и к кому, а то ведь ещё и в банду какую попадёшь или в отряд лжепартизанский. А таким, семейным, им-то, действительно, что делать? Даже если крепкий и здоровый мужик… Про это ж соображать нужно, когда с местным населением общаешься! Иначе ни ты их не поймёшь, ни они тебя. Говорю: “Давай подумаем, что тебе делать. У немцев ты пользуешься доверием?” — “Хожу во все места, ничем не ограничен. Мне немцы очень доверяют”, — он мне честно признаётся. Он был теплотехник, заведовал всей отопительной системой здания гебитскомис-сариата. Я быстро понял, что это нормальный, надёжный мужик, что немцев он не любит, а про советскую власть сохранил достаточно тёплые воспоминания. Наша с ним беседа продолжалась длительное время, и мы сразу же подробно обсудили и скорректировали предложенный мною план. “Всё, — сказал я на прощание, — не беспокойся! Мы вывезем и тебя, и твою семью. Только давай, помоги нам!” Я вам сейчас так скажу: и он, Яков Захарович, и жена его, Мария, очень красивая женщина, — это была семья хорошая, великолепная! Замечательные люди оказались!»