Александр Бондаренко - Алексей Ботян

Известно, что чехи — формалисты не хуже немцев. «Буква закона» для них на первом месте. Ботяну пришлось ехать в Прагу, а так как человек он решительный и горячий, то и рванул он туда буквально сразу же, не мешкая. Рвануть-то рванул, а в министерстве оказался неприёмный день. Но разве такие мелочи могли остановить Алексея?

«Сказал я дежурному, что я — несчастный человек! — рассказывал Ботян. — Мол, родители мои погибли, я сам приехал на родину — теперь хочу образование получить, а все бумаги мои сгорели… Дежурный по министерству мне посочувствовал и позвонил какому-то референту. Ладно, ответили дежурному, пусть подходит. Я поднялся наверх, на какой-то, не помню, высокий этаж, откуда вся Прага целиком была видна. Лето было, очень всё красиво! Вообще, Прага — это прекрасный город! Вошёл я в тот кабинет, куда мне было сказано, мне там всякие каверзные вопросы задавать стали, но я-то знал, как ответить: я приехал на родину своих предков, хочу быть полезным родной Чехословакии!»

Вроде бы ответы эти понравились. Но тут вдруг собеседник спрашивает у Ботяна, состоит ли он в партии. Вопрос этот совсем не так прост, как кажется. В Советском Союзе Алексей сразу и честно бы сообщил, что является коммунистом. Во-первых, это было так, а во-вторых, членство в ВКП(б) помогало открывать многие двери. Но в 1948 году в Чехии, где президентом только что стал коммунист Клемент Готвальд, такие признания были весьма рискованными — интеллигенция была, так сказать, старая, буржуазная и в основном занимала антисоветские позиции…

— И там я в партии никогда не состоял и здесь не состою! — уверенно и твёрдо отвечал Алексей.

Врать он умел профессионально. По выражению лица своего собеседника Ботян понял, что сказал именно то, что надо.

— Ну ладно, возвращайтесь к себе, я позвоню в техникум, дам команду, чтобы вас приняли с испытательным сроком, — с благожелательной улыбкой отвечал чиновник.

«Я пришёл туда, в эту школу, говорю, кто я таков. Мне отвечают, да, из Праги звонили — и с 1 сентября я стал туда ходить, заниматься, — продолжал Алексей Николаевич. — Чешского языка я не знаю, только польский, так что поначалу на лекциях я лишь догадывался о чём-то… Представляете, как я жил? Занятия были с 8 утра до 14 часов. Шесть часов! А потом я с двух до шести на заводе работал, жить надо было с чего-то! Наши ведь про меня забыли, никакой материальной помощи мне ниоткуда не было. Затем я приходил домой и занимался… Мы изучали чешский язык и литературу…»

Именно здесь хочется сделать паузу в рассказе нашего героя. Подумать только: Чехословакия, 1948 год. Возрождающейся стране необходимы подготовленные технические кадры, однако драгоценное учебное время эти будущие кадры тратят в том числе и на изучение родного языка и литературы. Тех самых предметов, которые сегодня без всякого сожаления изгоняются из программ обучения во многих высших и средних специальных учебных заведениях возрождающейся России. Стоит принять во внимание!

Возвращаемся к тому, что рассказывал нам Алексей Николаевич:

«Но я же никакой не чех, чего я там знал?! Надо было всё изучать с нуля — культура, традиции, быт, нравы, привычки… К счастью, там оказался профессор по чешскому языку и литературе, почти мой одногодок. Я ему рассказал, кто я такой — по “легенде”, разумеется — и какой я такой несчастный… Он мне говорит: “Лео, я знаю, что если ты начнёшь писать — это кол. Но я тебе даю учебники. Выучи то-то и то-то. Ты должен знать, что именно этот писатель написал и что он этим сказать хотел…” Я хорошо натренировал за это время память, поэтому выучиваю необходимое и прихожу на занятие. Он мне: “Дворжак! Кто написал такое-то произведение?” Говорю. “Что он этим произведением хотел сказать?” Отвечаю. “Садись, отлично!” Так я и учился год. Тяжеловато мне было, так как языка, повторю, я не знал. Но всё-таки экзамены за первый курс сдал. А потом всё наладилось, и я закончил это училище чуть ли не на отлично — по крайней мере, у меня ни одной тройки не было. Я получил специальность конструктора, так что теперь любую конструкцию могу сделать: мосты, подъёмные краны, автомобили… Всё сам могу высчитать — какой материал нужен, что, как… Очень хорошее образование дают чехи! По окончании техникума меня направили в Иоакимовские урановые рудники — я там был механиком, на этих рудниках. Работал там отлично, зарплата великолепная была, а потом мне ещё и наши стали оказывать материальную помощь…»

Центр «нашёл» Ботяна уже тогда, когда он успешно перешёл на второй курс. Сначала кто-то из сотрудников вышел с ним на связь, а потом на конспиративную встречу с разведчиком — происходила она в знаменитых Карловых Варах — прибыл Герой Советского Союза Евгений Иванович Мирковский, начальник одного из отделов их подразделения.

Встреча имела судьбоносный характер — в самом полном смысле этого избитого понятия. Во-первых, Алексей получил соответствующие инструкции; во-вторых, Евгений Иванович подбросил ему денег, сказав: «Только имей в виду, чтобы никто не заметил, что у тебя деньги есть! Кушай что-нибудь, но так, чтобы никто не видел!» — так что Ботяну пришлось в полном смысле слова «хомячить под одеялом»; в-третьих, он получил одно небольшое поручение…

Вот это-то и была судьба!

«Мирковский мне сказал, что ему нужно встретиться ещё с одним нашим сотрудником, чехом по национальности, который раньше работал в нашем Житомирском управлении, — вспоминал Алексей Николаевич. — Я сказал, что съезжу и его вызову. Я его знал, потому как мы вместе в Чехословакию ехали. Ну, поехал я туда, а там у него были племянница и её подруга — это оказалась моя будущая жена. Подругу звали Галина Владимировна Фиксель, из наших советских чешек, недавно приехала с Украины. Такая красивая была! Работала она зубным техником. Как и почему я ей понравился — я не знаю».

Помнится, в ответ, не покривив душой, мы сказали, что вы, Алексей Николаевич, тоже мужиком симпатичным были…

«Ну да, в то время ничего был! — скромно согласился Ботян и продолжил свой интереснейший рассказ: — Вот так мы и познакомились. А потом я решил жениться. Как понимаете, для разведчика на нелегальной работе это решение ещё более сложное, чем для обыкновенного человека. С одной стороны, это укрепляет твою “легенду”, не нужно заводить какие-то сомнительные связи… Но, с другой, ты попадаешь под постоянное круглосуточное наблюдение. О своём решении я доложил Мирковскому. Сказал, что она наша, была в комсомоле. “Женись! — отвечает он. — Но имей в виду: если надо будет её бросить — бросишь!” Я потом понял, почему он это сказал: Чехия для меня была “трамплином”, чтобы я, будучи настоящим чехом, перебрался в другую страну. Там-то и должно было быть настоящее оседание. А вдруг она не поедет?! Вдруг ещё что? В общем, была у меня свадьба — но кто я такой, она не знала до тех пор, пока не поехала сюда, в Россию. Думала, что за чеха вышла замуж. Там, в Карловых Варах, у нас родилась дочь…»