Шадийе Османоглу - Мой отец Абдул-Хамид, или Исповедь дочери последнего султана Османской империи

Когда температура опускалась до 7–8 градусов ниже нуля, мы кутались в одеяла и пытались согреться собственным теплом. Однако в зданиях, занятых немцами, батареи горели с невероятной силой. Так, уголь тоже стал одним из самых востребованных предложений на черном рынке. И хотя стоил он на черном рынке очень дорого, с его поставкой тоже были перебои. После того, как выданный на месяц мешок угля за день сжигался в печах-буржуйках, люди обращались к подпольным торговцам. Полученного от властей на месяц топлива хватало на десять дней, остальные же двадцать снова приходилось сидеть без отопления. Мы не мылись, поскольку горячей воды не было. Лишь вечерами нам давали газ примерно на час, и за это время мы успевали приготовить себе горячую пищу. Электричество тоже поступало с перебоями. Его подавали всего лишь на пару часов, остальное время суток мы сидели в темноте. Разумеется, люди, требуя увеличения нормы угля, в первую очередь говорили именно об этих невыносимых условиях. Однако только доктора и адвокаты получили право на шесть мешков угля. Мой супруг, воспользовавшись своими связями, получил от энергоснабжающей организации разрешение на пользование небольшой электрической печкой. Когда давали свет, мы при первой же возможности жались к ней, мечтая погреться.

Много раз мы стояли в огромной очереди, в снегу, чтобы получить 25 граммов хлеба и килограмм картофеля. Длинна и бесконечна история всех лишений войны.

Парк Монсо стал плацдармом для военных учений оккупационных сил. Военный оркестр играл там марши утром и вечером. Газон высох, а чудесные клумбы были истоптаны грубыми солдатскими сапогами. Бронзовые статуи великих французов, украшавшие парк, переплавили на пушечные ядра. Однажды утром, часов около шести, когда военные вновь собрались для учений, в парке внезапно раздался взрыв. Все смешалось. На земле беспорядочно валялись трупы. Началась перестрелка. В одночасье бульвар Курсель превратился в поле боя. Как только в поле зрения солдат появлялся француз, его сразу же убивали. По улицам рекой текла кровь. Мы наблюдали за этой трагедией сквозь ставни, в испуге запершись в квартире. Бомба была брошена французскими партизанами. Что же они могли поделать? Голод уже начинал уничтожать людей. Как долго это могло продолжаться? Ходили слухи о том, что пленных французских военных кормят крысиным мясом. Я услышала об этом от сына своего знакомого, вернувшегося из плена. «Правда, — говорил он, — даже это "мясо” не давали бесплатно. Мы расплачивались за него сигаретами, которые нам присылали из дома». За эту плату надзиратели приносили пленным кусок хлеба и крысиный суп, и только таким образом солдатам удавалось выжить. Никогда не забуду сказанных мне в заключение слов: «Когда человек голоден, он ест все».

Продолжалось движение Сопротивления по освобождению Франции. Французские войска, собранные за границей, совместно с американскими и британскими силами продвигались к Рейну. В один прекрасный день они дошли до Парижа. Немецкие гарнизоны в большинстве своем покинули город еще за неделю до этого, теперь в Париже, чтобы оттянуть время, оставалось лишь несколько небольших военных частей. Когда оккупанты отступали, они уносили с собой все, что им нравилось, — вещи, мебель. В тот день, когда в город вошли американцы, все окна радостно распахнулись. Повсюду были развешаны британские и американские флаги. «Победа!» — кричали все вокруг. Военные оркестры играли марши победы. Город купался в электричестве. Наши сердца наполнились радостью победы и освобождения, которую я испытывала впервые в жизни. Цвет хлеба тотчас же поменялся. Вместо черного, подобно грязи, хлеба мы теперь ели белый. Однако забыть лишения войны в одночасье было невозможно.

Война закончилась. Наступило перемирие. Мы с супругом вновь стали строить планы, потому что были измучены затянувшейся на шесть лет войной. Однажды вечером мы сидели дома, пили чай и говорили о нашем будущем. Решад выглядел немного грустным и усталым. Я зачем-то вышла из комнаты. И, проведя около десяти минут в столовой, вернулась к нему. Стоило мне войти, как я увидела, что он сполз с кресла на пол. Он не мог говорить. Глаза его были закрыты. Он пытался пошевелиться, однако у него ничего не получалось. Я изо всех сил пыталась не сойти с ума. Спотыкаясь и падая, я побежала к швейцару и велела вызвать врача. Становилось понятно, что Решада парализовало от кровоизлияния в мозг. Бесчисленное количество раз у него брали кровь, бесчисленное количество раз к нам приходили врачи. Они сделали все возможное. Шесть дней он пролежал без движения, так и не заговорив и не открыв глаза. Так, не услышав от супруга ни единого прощального слова, я рассталась с ним навеки. До этого трагического случая здоровье его было отменным и сердце — выносливым. Все наши планы, точно так же, как и счастливая жизнь, в которой мы рука об руку шли эти четырнадцать лет, превратились в руины. Уже не знаю, в который по счету раз за свою жизнь я тогда столкнулась с трагедией. Душа моя умерла. Жило только тело. Дочь пришла мне на помощь, окружив меня заботой и вниманием. Раны моего сердца залечила именно она. 1945-й был годом нашего вечного расставания с Решадом. А ведь именно с ним я надеялась стать счастливой в будущем.

Моя душа опустела. Дни пролетали в скорби.

Я в смятении бродила по дому, и из каждого угла со мной словно говорил призрак Решада.

В те годы в нашем круге общения было много американских офицеров. Мы приглашали их в гости. На гребне успеха, победы и освобождения наши новые знакомые стремились произвести на нас впечатление своим благородством и обходительностью. Эти милые, веселые, всегда улыбающиеся и симпатичные нам люди, с которыми мы познакомились как жители Европы, сохранились в наших книгах по истории как жизнелюбивые, открытые и не ведавшие печалей оптимисты.

Санийе вышла замуж. Я полюбила зятя такой же любовью, какой любила Санийе, и поэтому не пожалела средств на то, чтобы устроить им пышную и незабываемую свадебную церемонию. Двери моего дома всегда были распахнуты для них и наших многочисленных друзей. Всякий раз, когда я видела новоиспеченных супругов, рука об руку шедших на прогулку или возвращавшихся с нее, мое сердце наполнялось неподдельной радостью. Я молилась за то, чтобы счастье никогда не покидало их. Любовь моей дочери и ее успешное замужество даровали мне теперь давно позабытое чувство счастья.

Однако по внезапному предписанию моему зятю предстояло вернуться со своей воинской частью домой, в Америку. Мы вновь оказались на распутье. Брачные документы все еще находились в процессе оформления, что очень расстраивало Санийе. Ей требовалось незамедлительно отправляться в путь вслед за супругом, и она разрывалась между мной и любимым и думала, что вернее будет остаться здесь, со своей матерью. А я же, в свою очередь, желала сохранить и брак дочери, и ее расположение, что означало лишь одно: я должна была поехать в Америку вместе с молодоженами. В итоге мы все уладили именно таким образом. Однако, когда я обратилась в посольство с просьбой подготовить необходимые для моего отъезда документы, каждый день стали появляться новые проблемы. Я, со свойственной мне настойчивостью, приложила все силы к решению проблемы и намеревалась во что бы то ни стало покинуть Париж вместе с молодыми. Боязнь одиночества терзала мою душу, как никогда прежде!