Анатолий Терещенко - Записки опера,или Оборотни из военной разведки

— 11 учебно-тренировочных самолетов Л-39,

— 149 самолетов Л-29,

— 3 истребителя МиГ-17, 2 — МиГ-15, 6 — АН-2, 2 вертолета Ми-8,

— 10 зенитных комплексов «Стрела-10»,

— 23 зенитные установки различных типов,

— 7 переносных зенитных комплексов «Игла»,

— 42 танка Т-52 и Т-72,

— 36 БМП-1 и БМП-2,

— 30 ТТР-70 и БРДМ-2,

— 153 единицы артиллерии и минометов, из них 18 реактивных установок БМ-21 «Град»,

— 600 единиц современных противотанковых средств,

— 18 882 автомата АК-74 и 9307-АКМ,

— 533 снайперские винтовки Драгунова,

— 138 автоматических гранатометов АГС-17 «Пламя»,

— 678 танковых пулеметов и 319 крупнокалиберных,

— 10 581 пистолет ПМ и ТТ,

— 740 управляемых ракетных снарядов,

— 1000 82-мм ракет для установки «Град»,

— 24 000 снарядов для гаубиц Д-30,

— 200 000 ручных гранат,

— 15 000 000 патронов для стрелкового оружия разного калибра.

Разве политики не понимали, что оно, это оружие, будет направлено против сыновей и дочерей России, какой бы они национальности ни были? Попытки депутатов Государственной Думы в последующие годы установить степень виновности каждого из перечисленных выше госчиновников успеха не имели. По указанию Ельцина процесс разбирательства был заглушен.

А тем временем против русскоговорящего населения, в основном русских и украинцев, в Чечне был организован настоящий геноцид. По заявлению местных казаков, с конца 1991 года давление на христианское население приняло характер террора — массовых насилий и убийств.

Ичкерские националисты врывались в русские дома или квартиры, предлагали их «продать» по символической цене, добиваясь этого избиениями и убийством одного из членов семьи. Участились случаи похищения людей за выкуп или определения их в рабство, привоз «бичей» из России для «работы в семьях».

По рассказам казаков, в каждом богатом кавказском доме есть русский раб. И это в конце ХХ века в России! На этом фоне особенно выделялось молчание СМИ России о судьбе русских в Чечне.

В книге «Русофобия» И. Шафаревич приводит слова одной казачки с фактами только по Шелковскому району за 1994 год:

«11 и 12 декабря я сама видела, как у женщины из нашего дома отбирали 3-летнего ребенка. Стала защищать, но ее и мальчика застрелили (указаны фамилия и адрес. — А.Т.). <���…> По словам беженки из Грозного, в конце декабря в интернат, где она работала воспитателем, ворвалась группа чеченских боевиков. В интернате находились как русские, так и чеченские дети. Бандиты изнасиловали всех детей и весь персонал интерната, в том числе и рассказчицу. <���…> Убийства русских людей происходят каждые сутки. Морги в г. Грозном переполнены трупами, многие из которых обезображены. Опознанные трупы забирают родственники, если находятся. Остальных хоронят без гробов в общих траншеях» (из письма казаков. — А.Т.).

К началу «перестройки» в Чечено-Ингушетии жило около 500 000 славянского населения. В 1994 году дудаевская газета «Солдатское слово» писала о Чечне: «Это небольшая страна на южной границе России, где живут около ста тысяч русских». Эти оставшиеся вскоре тоже бежали в никуда.

Ельцин боялся за свой трон. Новый развал России мог лишить его должности, привилегий и авторитета «всенародно избранного» вождя. Бизнесмены же боялись потерять свои деньги — нефтедоллары, поэтому подталкивали президента к активному вмешательству. На этом фоне развивались события бездарной Первой чеченской войны, начавшейся 11 декабря 1994 года. По приказу министра обороны П. Грачева колонна из танков и бронетранспортеров 31 декабря втянулась в горловину улицы незнакомого и темного города. Войска шли практически вслепую.

К этому времени к центру города были стянуты основные силы боевиков, заранее предупрежденные о наступлении федералов. Вскоре началось светопреставление: ичкерцы с близкого расстояния, практически в упор, поджигали гранатометами боевые машины и прицельно расстреливали из автоматов солдат и офицеров.

Стороженко рассуждал часто абстрактно, однако конкретность и эмоциональный окрас раздумий появились тогда, когда его сын-срочник был направлен в Чечню. У него была возможность оставить сына в Москве, пристроить в какой-нибудь местный гарнизон, но сын сразу же отверг малейшую возможность в осуществлении подобного. «Я хочу служить и жить, как все простые парни», — сказал он отцу.

И только спустя несколько месяцев после призыва Николай узнал, что его сын воюет в Чечне: защемило сердце, заныло под грудиной, пропал сон, все чаще «ночи мучительная повесть» диктовалась бессонницей, появились черные раздумья и понимание того, что пуля-дура в любую минуту может оборвать жизнь сыну. Он гордился поведением всегда немногословного парня, заявившего командиру перед отправкой в Чечню, что если его оставят в гарнизоне мести плац, то он перестанет уважать себя. А когда решился вопрос отправки, то попросил офицера не сообщать об этом отцу. Матери у него не было — умерла, когда мальчику было неполных четырнадцать.

Первую весточку от сына Николай получил спустя два месяца после ввода федеральных войск в дудаевскую Ичкерию. В письме он извинялся за столь длительное молчание и обещал писать в будущем чаще.

«Нет, не на месяцы эта бойня, — нередко говорил сам себе Стороженко. — Чепуху городит Грачев, что десантным полком может взять Грозный. Забыл министр обороны или не знал слова генерала Ермолова о том, что Кавказ — крепость, которую невозможно взять штурмом, ее можно одолеть только осадой. Совсем вылетели из головы «августовско-октябрьского полководца» 1991 и 1993 годов соответственно знания истории. В Академии Генштаба, которую он окончил, наверное, изучали опыт уличных боев в годы минувшей войны.

Легче, конечно, приказывать стрелять по парламенту, который не мог ответить тем же. Политики не смогли договориться мирно и заварили «кавказскую кашу», которую наверняка придется расхлебывать не один год простым солдатам, офицерам и генералам. На Кавказе скоротечных войн не бывало. А тем более нельзя победить до зубов вооруженный народ. В горах развернется такая партизанская война, которая будет стоить жизни не одной тысячи наших сынов и с той и с другой стороны».

Мысли о Чечне теперь часто одолевали полковника запаса. А тем временем машина войны включилась в рутинный ритм.

Первые неудачи армии в кавказской авантюре вызвали шквал негодования и возмущения политикой Ельцина по всей стране. Его вчерашние приверженцы молниеносно перепрыгнули в стан критиков президента. С. Ковалев — штатный «правозащитник» поливал грязью армию и ее воинов из бункера Дудаева в Грозном. Его антивоенные материалы охотно перепечатывались либеральными СМИ. Любимыми телепейзажами были ужасные сцены войны — «с мясом и гарью». Показывали разбитые и сожженные танки и бронетранспортеры, изуродованные трупы, отрезанные головы наших воинов, испуганные и морально опустошенных пленных. С другой стороны, Ковалев ни разу не выступил в защиту русского населения, стонущего под гнетом ичкерских боевиков, которые им поднимались в своих рассуждениях до уровня лихих партизан. По антирусскому озлоблению дудаевские газеты 1991-1994-го вполне догнали немецкие времен 1941–1944 годов.