Анатолий Терещенко - Записки опера,или Оборотни из военной разведки

Прошло два десятка лет после той беседы во Львове с генералом Мозговым. Николай уже работал в центральном аппарате военной контрразведки и узнал, что Мозгов после выхода на пенсию переехал в Москву. В конце 80-х они встретились на юбилейном вечере в честь очередного Дня Победы в клубе им. Дзержинского. Стороженко сразу же узнал его по прищуру все еще живых, не подернутых возрастной усталостью глаз, всегда смело глядевших на собеседника.

— Здравия желаю, товарищ генерал! — привычно по-военному обратился Николай к нему.

— Здравствуйте, товарищ полковник. — заулыбался Мозгов.

— Вы меня узнали?

— Что-то есть. Осталось в памяти — не Львов ли?

— Так точно!

— Ну вот, видишь — у старика нет склероза.

Николай назвал свою фамилию, приоткрыв обстоятельства отъезда в Южную группу войск, и с гордостью рассказал, где и в какой должности служит на Лубянке.

— Молодец, прикарпатцы не подводят! Я знаю, что тут служит наш воспитанник полковник Магаляс Анатолий Федорович.

— Мы с ним в одном отделе — в первом!

Потом Николай стал встречаться с генералом чаще: то в клубе, то в Совете ветеранов. Бывший подчиненный рассказывал своему наставнику об успехах своего подразделения по линии выявления вражеской агентуры, о творческих планах, проблемах современного чекистского ремесла в период горбачевской перестройки.

Однажды Стороженко приехал в Совет ветеранов. В комнате Боевой славы был генерал Мозгов, внимательно читавший газету.

— Здравствуйте, Николай Кириллович!

— Привет, привет, земляк! — он привстал со стула и протянул теплую еще с сильным рукопожатием кисть.

Говорили долго. Именно во время этого разговора Николай узнал тайну, которая его мучила все эти годы…

— Вот так я распрощался с флотом и стал сухопутным генералом… — заметил генерал, подводя итог захватывающему повествованию об истории хрущевского мордования армии и флота.

Но об этом потом.

Николай понимал, что Мозгов, обладатель огромного чекистского опыта, не мог не написать о «суровой школе воспитания» в годы войны, у которой был персональный учитель — фронтовая действительность. Был в этой школе и главный предмет, как говорил генерал, суть которого выражалась так: «Умереть за Родину — нехитрая штука. Надо жить и побеждать».

На очередной встрече Стороженко, зная, что Николай Кириллович участвовал в операциях по обезвреживанию войск от германской агентуры на полуострове Ханко, куда был назначен на должность заместителя начальника контрразведки стрелковой бригады, задал ему вопрос по этому этапу службы.

— Я вкратце об этом писал в статье «Тревожные дни Ханко» в сборнике «Чекисты Балтики». На книгу не хватило ни своего духа, ни интереса у коллег и издателей. Ну, что могу сказать: было предгрозовое время. В апреле 1940 года я прибыл на полуостров Ханко на ледоколе «Ермак». Меня сразу же принял непосредственный руководитель — начальник Особого отдела военно-морской базы (ВМБ) полковой комиссар Я.А. Кривошеев. Ему я доложил свой план действий. Не успел развернуться в бригаде, как в августе был назначен начальником отделения Особого отдела ВМБ Ханко. Однажды в беседе со мной Кривошеев заметил, что Центр информировал его о том, что противник осведомлен о численности личного состава базы и расположении боевых средств. «Надо искать всем вместе канал утечки этой информации. Без крота тут не обошлось», — заметил начальник. Чекисты хорошо знают, что означает такой сигнал, где-то рядом скрывается и вершит свое черное дело враг в личине оборотня.

Я сразу же собрал офицеров и поставил задачу по поиску источника утечки секретных сведений. Вскоре один из оперативных работников предоставил материалы о финансисте железнодорожной батареи — неком Беркачеве. Суть их сводилась к тому, что финансист проявлял повышенный интерес к сведениям вне поля его компетенции.

В ходе дальнейшего изучения личности выяснилось, что Беркачев, после пленения в Первую мировую войну, длительное время жил в Германии. Потом приехал в СССР — натурализовался, получив советское гражданство. В последний предвоенный отпуск он посетил в Москве некоторых возвращенцев из Германии. Отдельные из них вели себя подозрительно и изучались чекистами столицы.

В марте 1941 года он вернулся из отпуска и стал активно заниматься сбором секретных материалов. Об этом стала сигнализировать агентура. Я принял решение провести оперативный эксперимент. Когда финансист находился на докладе у командира части, из штаба базы ему «доставили важный пакет». Хозяин кабинета вскрыл его и начал читать. Как раз в этот момент он был «срочно вызван» к начальнику штаба базы.

«Будьте любезны, подождите меня, я скоро вернусь», — сказал командир и застучал сапогами по длинному коридору.

Как только офицер вышел Беркачев бросился к столу и стал быстро выписывать секретные данные. Зарисовал немало он тогда. На этом и был пойман.

На следствии он признался, что был завербован абвером в период проживания в Германии и выведен в СССР в качестве резидента немецкой разведки. При обыске на квартире была обнаружена масса материалов, изобличающих его как агента фашисткой спецслужбы.

— А где вас застала война? — поинтересовался Николай.

— В Сочи. Я там отдыхал — вернее, только что прибыл в санаторий, и тут же пришлось собирать чемодан, чтобы добраться до Ханко.

Фашисты на нашем участке фронта наступательных операций не проводили — опасались мощи нашей обороны, но методически вели артобстрел полуострова. Это был настоящий ад для личного состава. Ежедневно немцы выпускали от шести до восьми тысяч снарядов и мин. Обстрел велся, как правило, ночью с соседних островов. Поэтому командование гарнизона решило отвоевать их у гитлеровцев. В ходе десантной операции мы захватили острова Хорсет, Вальтерхольм и еще несколько.

Это были наши первые победы тяжелейшего 1941 года. Но на ханковцев усиливалось психологическое давление — начался массовый сброс листовок. А еще гитлеровцы осмелели, почувствовав, что у нас на исходе боеприпасы и продовольствие.

Вскоре пришел секретный приказ командующего Ленинградским фронтом о проведении эвакуации более чем 10-тысячного гарнизона. Все нужно было делать незаметно от противника: уничтожать неподъемную технику и сооружения, перекрывать вероятные каналы утечки информации к противнику и исключить возможность пленения неприятелем наших воинов или перехода на сторону врага неустойчивых лиц.

— За этот период обороны Ханко были ли случаи разоблачения вражеской агентуры?

— Конечно, вот один из эпизодов. В начале ноября 1941 года недалеко от сухопутной границы моряками был задержан мужчина в штатском. Он представился лейтенантом Красной армии, попавшим в плен и бежавшим из лагеря, расположенного в Финляндии. В котомке, висевшей у него на плече, мы обнаружили несколько картофелин, брюкву, морковь и еще какие-то овощи. Первое, что бросилось в глаза, — это его розовощекость, упитанность и подозрительная чистота рук, которые явно не свидетельствовали о рытье овощей в земле. Под ухоженными ногтями не было видно следов грязи. Это сразу же насторожило нас, однако мы сделали вид, что полностью поверили его показаниям.