Тиффани Дженкинс - Чистый кайф. Я отчаянно пыталась сбежать из этого мира, но выбрала жизнь

– Малыш, пожалуйста! – вскричала я.

Молчание.

– Элиот, я умоляю! Позволь мне сегодня остаться. Я уйду завтра. Мне некуда идти, пожалуйста! Все это случилось давным-давно. У меня все так хорошо складывалось… Я не знала…

Дверь ванной распахнулась, и Элиот вышел из нее. Подошел к краю постели с понурым видом. У него подрагивал подбородок.

– Я так сильно люблю тебя, Тиффани. Я люблю тебя больше всего на свете… Но ты делаешь все, чтобы мне было трудно. Ты все делаешь, чтобы было трудно любить тебя, черт тебя подери!

Он сел на край кровати спиной ко мне, его плечи тряслись, и он разрыдался, пряча лицо в ладонях.

Я глянула на тумбочку, куда он бросил пистолет.

Мне следовало бы схватить этот ствол. Следовало бы просто схватить его и приставить к голове. Все стало бы намного проще. Для Элиота, для меня, для моей семьи… Я была не создана для жизни. У меня с ней ничего не получалось. Единственное, что мне хорошо удавалось, – сеять хаос и разрушения.

Я молча смотрела Элиоту в спину. Не знала, что сказать; говорить было нечего.

– Что ты будешь делать? – спросил он, глядя в пол.

– Наверное, позвоню отцу, узнаю, не спит ли он, но обычно он ложится рано. Может быть, сестра…

– Стоп. Ты никуда не едешь. Прости меня. Я был зол, я зол и сейчас. Но я не знаю, не поджидает ли тебя на улице этот психопат, так что останься… Что будешь делать с деньгами?

Я глубоко, благодарно вздохнула – никогда я не была более благодарна за великодушное сердце моего парня, чем в ту ночь.

– У меня есть налоговый чек, я отдам ему завтра. Тогда останусь должна всего две тысячи долларов, и, думаю, он будет просто благодарен за то, что я отдала ему хотя бы…

Его душа была прекрасна и чиста, в то время как моя запятнана, скверна и… пуста. Может, у меня и души-то никакой нет. Человек с душой не стал бы делать то, что делала я.

– Знаешь, что? – перебил он меня. – Вот что я тебе скажу. Не говори мне больше ни слова. Я не хочу больше знать ни одной гребаной подробности, договорились? Я – коп, на случай, если ты вдруг забыла. Так что, какие бы делишки ты ни вела со своими прежними поставщиками, я не хочу о них знать. Спать буду на диване. Спокойной ночи.

Меня аж подбросило, когда он шарахнул дверью.

Я немного посидела, проигрывая в голове все, что только что произошло. Нельзя было допустить, чтобы завтра Мич снова пришел сюда; я должна была все исправить. Мне нужен был план.

Я поднялась с постели и пошла в ванную. Я чувствовала себя дерьмом – и физически, и эмоционально. Заперла за собой дверь и вынула остатки таблеток, которые еще раньше переложила из портфеля в коробку с тампонами. Я старалась не использовать их в надежде, что удастся спасти часть денег для Мича. Но, наверное, он все равно завтра убьет меня. Так что уже не важно…

Пока я набирала раствор в шприц, мысли неслись галопом. Как мне, блин, добыть две тысячи долларов к завтрашнему дню? Это невозможно. Я никак не смогу найти эти деньги, и Мич либо сразу изобьет меня до смерти, либо приедет сюда и расскажет Элиоту всю правду… а потом уже убьет.

Я представила себе, как Элиот лежит на диване, смотрит в потолок и гадает – во что он, черт возьми, впутался. Мне нужно было давно уйти от него. Ради его же собственного блага. Его душа была прекрасна и чиста, в то время как моя запятнана, скверна и… пуста. Может, у меня и души-то никакой нет. Человек с душой не стал бы делать то, что делала я.

Пуская наркотик по вене, я закрыла глаза и глубоко вдохнула. И вдруг у меня в голове словно вспыхнул свет.

О боже мой! До меня дошло! Не понимаю, как я раньше до этого не додумалась. Я улыбнулась себе как раз в тот момент, когда наркотик добрался до сердца и ракетой понесся по остальному телу.

Это будет нелегко, но я точно знала, как мне достать денег для Мича до завтрашнего вечера.

– Здрасте. Э-э, сколько я получу вот за это?

Руки у меня дрожали, когда я предъявила на суд работника ломбарда серебряное ожерелье, которое подарила мне бабушка.

Мужчина за прилавком, высокий, сердитый с виду испанец, смерил меня взглядом с ног до головы, потом взял ожерелье. Поднес его к самому лицу и прищурил глаза.

– Могу дать двадцать долларов, – твердо сказал он.

Это ожерелье бабушка подарила мне на десятилетие. Я умудрилась не расстаться с ним за все эти годы просто потому, что не носила. Меня пугала возможность потерять его, поскольку это было единственное вещественное воспоминание о том времени, когда она еще была жива.

У меня упало сердце, когда я услышала его предложение.

– Двадцать долларов? Это же настоящее серебро. И я совершенно уверена, что бриллиант в крестике тоже настоящий! – сказала я вызывающе.

– Могу дать вам за него двадцать долларов, не больше.

Я в отчаянии смотрела на оценщика. На моем лбу выступил пот, синдром отмены начал действовать в полную силу. Я использовала остатки товара Мича накануне вечером, и мне очень нужно было «поправиться», чтобы привести свой план в исполнение.

– Слушай, друг, умоляю! Я никогда прежде этого не делала, но я в отчаянии. Знаю, что мое ожерелье стоит больше, я смотрела в интернете. Пожалуйста! – взмолилась я.

– Мэм, меня ждут другие клиенты. Вам нужны эти деньги или нет?

Как бы дерьмово я себя ни чувствовала, ни в коем случае не могла расстаться с этим памятным предметом за жалкие двадцать баксов.

– Нет, спасибо! – рявкнула я, выхватывая ожерелье из его руки. Недавно Кайла сообщила мне, что после смерти Хавьера у нее возникли трудности с оплатой счетов, и она начала закладывать свои вещи в ломбарде и выкупать их обратно, когда получала зарплату.

Я понятия не имела, как работают ломбарды, и меня обрадовала перспектива продать свою собственность за наличные – в смысле радовала до сегодняшнего дня. Я села обратно в машину и ударила по рулю. Вот и что мне теперь делать-то?

Всю дорогу до дома мой мозг лихорадочно работал. Я придумала тысячу планов добычи денег и все их отвергла, осознав, насколько они не реализуемы. К примеру, ограбить какой-нибудь дом, продать наш телевизор, даже продать машину, чтобы выплатить долг Мичу. Тут я подумала, что надо купить еще пару «колес», чтобы мыслить достаточно ясно, и тогда получится придумать хорошую отмазку насчет того, куда подевалась моя гребаная машина.

Когда я пришла домой, холодный воздух впился в кожу, как миллион микроскопических бритвенных лезвий. Все волоски на моем теле встали дыбом, и я поспешила найти убежище под одеялом.

Кости ломило. Я смотрела, как над моей головой в спальне крутится потолочный вентилятор. Хотелось встать и выключить его, потому что от гула меня тошнило, но не было сил.

– БЛЯ! – горестно выкрикнула я. Как, блин, тут достать денег, если мне даже глазами шевельнуть больно?