Константин Провалов - В огне передовых линий

С этим твердым убеждением вечером 23 августа я с начальником штаба дивизии вылетел в город Сталино.

Двигатель самолета ревел натужно и оглушительно. Пол и стенки тесной пассажирской кабины лихорадочно дрожали. Стало холодно. Чтобы отделаться от неприятных ощущений, попытался представить, как мы начнем работу в Сталино. Но мысли уходили куда-то в прошлое, и я вдруг поймал себя на том, что в голове у меня не война, не заботы комдива, который пока еще не имеет войска, а воспоминания о давней, в декабре тридцать восьмого года состоявшейся встрече с армейским комиссаром 1 ранга Е. А. Щаденко и комкором Г. М. Штерном.

Я тогда лежал в Главном военном госпитале. Хасанская рана на ноге заживала неважно, мучили свищи, и мне порядком осточертела вся эта госпитальная обстановка. Хотелось сбежать в свой полк, но врачи обещали, что скоро все будет в порядке, и даже заказали для меня трость — вместо костыля, обходиться без которого я пока что не мог. И вот однажды, когда я прогуливался по территории госпиталя, меня позвали к телефону. Говорил командующий Дальневосточным фронтом комкор Штерн.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

Сказал, что понемногу поправляюсь.

— А если я подошлю машину, сможете приехать ко мне?

Ответил: как, мол, прикажете…

Через час адъютант командующего привез меня на квартиру к Штерну. Я начал было докладывать, что прибыл, но комкор слушать доклад не стал, тепло поздоровался и провел меня в свой кабинет. Там сидел какой-то морской командир. Штерн познакомил нас — это был флагман флота 2 ранга Н. Г. Кузнецов.

Разговаривали в основном они вдвоем, а я — то ли робел, то ли еще что — больше молчал, иногда лишь, когда о чем-нибудь спрашивали, отвечал на вопросы. Речь, помнится, шла о программе боевой подготовки, о новых танках, которые вот-вот должны появиться в войсках… И тут…

— Так как вы себя чувствуете? — повернулся ко мне Штерн.

— Врачи обещали через месяц отпустить в строй, — ответил я. — Рекомендовали после госпиталя съездить на «мацесту». Если, конечно, разрешите, товарищ командующий.

Комкор ничего не ответил, задумался. Но Николай Герасимович Кузнецов живо откликнулся. Он стал рассказывать о чудесах, которые делают сочинские сероводородные ванны, с таким жаром, словно меня обязательно надо убедить поехать в санаторий. Будто он уговаривает, а я, капризничая, ломаюсь.

Оказывается, все это говорилось им для Штерна.

— Да что я, не понимаю? — рассмеялся тот. — Конечно, необходимо ехать и дисциплинированно вылечиться… А как вы посмотрите, если вас назначат командиром дивизии? — спросил он меня вдруг.

Такого вопроса я не ожидал.

Как я посмотрю?.. Тогда, к тридцати двум годам, у меня за плечами был небольшой боевой опыт (был командиром станкового пулемета, участвовал в военном конфликте на КВЖД), учеба в пехотном училище, командование взводом, ротой, курсы среднего командного состава, служба начальником штаба полка. И бои у озера Хасан. Там, при штурме сопки Заозерная, я командовал 120-м стрелковым полком 40-й стрелковой дивизии. Мне присвоили звание Героя Советского Союза, был капитаном — стал полковником.

…Итак, мне предлагали командование дивизией. Я понимал, что хотя какой-то боевой опыт у меня есть, но он никак не мог компенсировать недостаточность моего военного образования. По сути дела, оперативное искусство было для меня за семью печатями. Попав в госпиталь и в избытке получив время для размышлений, я пришел к выводу, что теперь главная моя задача — учиться. Родилась мечта об академии имени М. В. Фрунзе, Мечта реальная, близкая. Ведь тогда одно лишь слово «хасанец» означало очень многое, и, откровенно говоря, можно было рассчитывать, что оно послужит своеобразным пропуском на вступительные экзамены.

— Хотелось бы поучиться в академии, товарищ командующий…

Штерн смотрел на меня в упор и молчал. Молчал долго, испытующе, потом, не оборачиваясь к Кузнецову, сказал ему:

— Видите, Николай Герасимович, он уже и зазнался!..

Меня выручило появление жены Штерна. Пока я представлялся ей, пока она, мило улыбаясь, говорила, что от мужа много слышала обо мне, пока приглашала обедать и мы переходили в столовую, я успел четко сформулировать причину своего отказа от предложения командующего Дальневосточным фронтом. Когда за столом комкор опять намекнул, что при любых обстоятельствах мне не дано права зазнаваться, я собрался с духом и сказал:

— Командовать дивизией — для меня огромная честь и огромная ответственность. Но тут на одном характере не выедешь, нужны знания. А их-то мне и не хватает. Соглашусь принять дивизию, а потом вас же и подведу… Хочу учиться, товарищ командующий…

Неожиданно мою сторону принял Кузнецов. А еще неожиданнее — жена Григория Михайловича Штерна.

— Это, конечно, не мое дело, — по-прежнему улыбаясь, сказала она, — но если уж при мне вы заговорили о дальнейшей военной карьере Константина Ивановича, то я высказываюсь за то, чтобы он учился. И очень хорошо, что он сам пришел к такому выводу…

Мы условились назавтра, что без четверти двенадцать я буду в приемной армейского комиссара 1 ранга Е. А. Щаденко — тогдашнего заместителя Наркома обороны СССР и начальника Управления по командному и начальствующему составу РККА.

Без десяти минут двенадцать в приемной появился Штерн. Он молча поздоровался со мной и прошел в кабинет Щаденко. Ровно в двенадцать туда же был вызван и я.

Такой «бани» я не испытывал ни до, ни после этого. Видимо, Ефиму Афанасьевичу нечасто приходилось сталкиваться с тем, чтобы кто-то отказывался от повышения в должности. Да еще тогда, когда вопрос уже решен. Поэтому Щаденко теперь мало заботился о выражениях, о тоне — еще меньше. А я стоял перед ним, опираясь на трость, которую утром получил вместо костыля, и думал лишь о том, чтобы удержаться на ногах. От острой боли по телу ручьями струился холодный пот. Минут через двадцать я не выдержал:

— Разрешите мне сесть, товарищ армейский комиссар первого ранга, а то я могу упасть.

Крик тут же прекратился. Щаденко усадил меня, достал из стола коробку «Казбека», предложил папиросу. Поблагодарив, я отказался.

— Обиделся? — спросил он.

— На начальство, говорят, не обижаются.

— Верно говорят!.. Ну так что с ним будем делать? — обратился Щаденко к Штерну. — В академию? — А сам уже снял телефонную трубку, набрал какой-то номер. — Здравствуйте, товарищ Хозин! У меня тут сидит полковник Провалов. Хасанец. Очень хочет учиться. Прими, пожалуйста, у него экзамены. Без скидок, конечно…

Тогда в стране уже чувствовалось зловещее дыхание войны с гитлеровской Германией, и прием в академии устроили в мае — решили поторопиться с подготовкой военных кадров. До мая я занимался в академии общеобразовательными предметами, штудировал труды классиков марксизма-ленинизма, решал тактические задачи…