Константин Провалов - В огне передовых линий

И сейчас, когда, повинуясь военной судьбе, мы летели в Сталино, я вдруг представил себе, что 383-ю прибыл бы формировать тот самый новоиспеченный полковник из тридцать восьмого года. Вот после академии — в самый раз.

Пока летели, стемнело. При подлете к городу пришлось ориентироваться по факелам огней, пылающих в ночи на каких-то крупных промышленных предприятиях. Не знаю как, но летчик (к сожалению, забыл его фамилию, помню только лицо, широкоскулое, курносое, в веснушках) все же отыскал сверху местный аэродром.

— Что будем делать, товарищ полковник? — крикнул он мне. — Земли не видно.

— Садитесь! — приказал я.

Наверное, он был опытным пилотом, этот молодой парень. На поле — никакой подсветки, радиосвязи с землей тоже нет, а мы все-таки сели. Правда, нас крепко тряхнуло, но самолет остался цел.

В густой темноте отыскали аэродромный домик. Он был закрыт, стали стучаться. Открыл заспанный старик сторож. Увидев людей в военной форме, он почему-то перепугался, и добиться от него чего-нибудь путного было уже невозможно. Хорошо, что в домике нашлись телефон и справочная книга абонентной телефонной сети города Сталино. Я дозвонился до обкома партии. Дежурный по обкому выслал за нами машину, и через час мы уже ехали в город на тряской полуторке.

В областном комитете партии нам объяснили, что «какие-то военные расположились в Доме госучреждений», показали, как туда дойти. Вышло, что совсем рядом.

Опять, как и на аэродроме, пришлось стучаться. Но здесь никто не открывал, и мы со Скачковым полезли в окно. В потемках, переходя из кабинета в кабинет, наткнулись на двух спящих людей. Разбудили. При свете зажженных спичек разглядели: подполковник и майор. Первый оказался начальником связи дивизии, второй — начальником продовольственно-фуражной службы. При помощи этих командиров осмотрели все здание. Самую большую комнату выделили Скачкову под его кабинет. Рядом, поменьше, мне. Договорившись с начальником штаба, что с утра пораньше он вызовет к себе областного военного комиссара, чтобы вместе обсудить, как побыстрее провести призыв приписного личного состава, я пристроился «у себя» на диванчике поспать.

Рано утром первый секретарь Сталинского обкома партии Л. Г. Мельников уже ждал меня в своем кабинете. Проверив мои документы, он протянул мне телеграмму о моем назначении командиром формируемой дивизии и начальником гарнизона города Сталино.

— И за шахтерское наше соединение, и за город теперь будем отвечать вдвоем, — просто сказал Леонид Георгиевич, так что рассказывайте о своих военных заботах, потом я расскажу о наших, местных.

Естественно, прежде всего я проинформировал Мельникова о том разговоре, который состоялся у меня с начальником УКИС генералом Румянцевым и командующим войсками Харьковского военного округа генералом Черниковым. Особое внимание первого секретаря обкома я обратил на то, что директива штаба округа № ОМ/003128 от 25 августа 1941 года требует во вновь создаваемой дивизии «боевые расчеты строевых частей укомплектовать исключительно за счет призываемых из запаса обученных военнообязанных шахтеров младших возрастов по соответствующим военно-учетным специальностям». [1] Центральный архив Министерства обороны СССР (далее — ЦАМО), ф. 151, оп. 4351, д. 3, л. 523―525.

— Тут нечего и думать, — сказал Леонид Георгиевич. — Приказ есть — значит, выполним. Люди в дивизию придут хорошие.

Мы уточнили места формирования частей.

Когда речь зашла о военных нуждах самого города, я вспомнил о посадке нашего самолета на здешнем аэродроме, вернее, не о посадке, а о том, как негодно охраняется взлетное поле и аэродромные постройки. Достаточно одного отделения, чтобы захватить этот важный военный объект и обеспечить высадку сильного тактического десанта. А факелы доменных печей! Лучших ориентиров для гитлеровской бомбардировочной авиации и не придумаешь.

Тут же было решено построже спросить с руководителей, ответственных за организацию службы отрядов самообороны, спросить за беспечность и невыполнение требований, которые предъявляет военное положение, объявленное в городе. Доменные производства предстояло замаскировать разведением в темное время суток больших огней на степных пустошах к западу от города.

Много времени у нас заняло обсуждение директивы Государственного Комитета Обороны об уничтожении в прифронтовой полосе материальных ценностей, которые нельзя вывезти в тыл страны или использовать для нужд воинских формирований. Это касалось прежде всего огромных запасов каменного угля, уже поднятого на-гора́.

— Зачем спешить? Мы же не свертываем добычи! Стране уголек во как нужен!

Мельников горячился, и я его понимал. Сам когда-то работал коногоном на одной из шахт Черемховского угольного бассейна и потому знал, как горняки относятся к этому «угольку». Да и кому в обычных условиях придет в голову уничтожать плоды своего труда!

— И все-таки придется уголь сжигать! — настаивал я.

— Ладно, я согласую этот вопрос с кем надо, и тогда уж решим окончательно, — вроде бы согласился со мной Леонид Георгиевич. Но я еще в Москве знал, что за Киев идет ожесточеннейшая битва, а это значило: всякое согласование с киевским руководством в такой обстановке было весьма затруднительным, если вообще возможным. Да и директива ГКО была обращена ко всем местным партийным и советским органам прифронтовой зоны непосредственно. Однако Мельников как первый секретарь обкома партии имел очень небольшой стаж (он сменил на этом посту ушедшего на фронт С. Б. Задионченко) и, видимо, психологически еще не сумел настроиться на ритм работы военного времени.

Разговор был острым. Другой бы на месте Мельникова обиделся, а от разных взаимных обид деловым отношениям один вред. Но первый секретарь обкома, коротко подумав, протянул, вставая, руку:

— Согласен. Будем делать то, что требуют приказы, и то, что необходимо делать по обстановке. Рассчитывайте на мою полную поддержку и помощь. А я — на вашу.

И действительно, все время, пока 383-я формировалась и занималась боевой подготовкой, а на это ушло 35 дней, нам с работниками обкома и горкома партии работалось очень дружно. Они помогали нам, мы — им. И буквально во всем, даже в мелочах. Ну, например, такой факт. Автомобили в полках штатным расписанием не предусматривались. И все-таки в каждой части в первые же дни появилось до десятка машин. Их выделили «своей дивизии» предприятия города. А это ускорило снабжение частей, подразделений боеприпасами, обмундированием, продовольствием и другим необходимым имуществом. Среди приписного состава красноармейцев и младших командиров оказалась довольно значительной партийно-комсомольская прослойка — каждый десятый был коммунистом или членом ВЛКСМ. И все они пришли в подразделения хорошо проинструктированными насчет своих партийных и комсомольских обязанностей в армии. С кем ни поговоришь, он тебе обязательно скажет, что его главная задача — помочь командирам как можно быстрее сколотить коллектив подразделения, а потом, в предстоящих боях, быть примером для остальных бойцов…