Константин Провалов - В огне передовых линий

День 10 января 1942 года стал в дивизии праздником. К нам прибыл член Военного совета 18-й армии бригадный комиссар П. В. Кузьмин для вручения наград бойцам, командирам и политработникам, особо отличившимся на рубежах обороны от первого боя до Миуса.

Вечером мы собрали всех награжденных в клубе шахты № 7―8. Сюда же пришли руководители партийных и советских органов Красного Луча, представители краснолучских трудящихся. Член Военного совета, особо отметив мужество всего личного состава 383-й стрелковой дивизии, тепло поздравил тех, кто первыми в соединении удостоены высоких наград Родины. Говорил он просто, задушевно, но люди все равно волновались от какой-то, видать, внутренней торжественности момента. Чуть побледневшие или, наоборот, раскрасневшиеся лица, от напряжения — пот на лбу, сжатые скулы…

Ордена Красного Знамени были вручены командиру 694-го стрелкового полка капитану Шалве Ивановичу Кипиани, комиссару 696-го стрелкового полка старшему политруку Михаилу Ильичу Романову, командиру батареи младшему лейтенанту Ивану Мартьяновичу Левицкому, командиру роты лейтенанту Николаю Николаевичу Воронкову, старшине разведчиков Владимиру Карповичу Хацко, помкомвзвода сержанту Дмитрию Агафоновичу Карташеву. Ордена Красной Звезды получили начальник разведки дивизии капитан Дмитрий Алексеевич Филин, политрук Дмитрий Иванович Мельников.

Всего по первому представлению был награжден 71 человек: 12 бойцов, командиров и политработников — орденом Красного Знамени, 21 — орденом Красной Звезды, 26 — медалью «За отвагу», 12 — медалью «За боевые заслуги». В частности, медаль «За отвагу» получил повар стрелковой роты 966-го артполка красноармеец Карагалей Минибаевич Валеев. Это он еще под Чистяково, когда вез своим товарищам обед, уничтожил в рукопашной схватке трех гитлеровцев, захватил их оружие. Карагалей не очень хорошо говорил по-русски, и его рассказ о происшедшем, помнится, состоял всего из двух фраз: «Моя песни пели, а она идет. Штык, приклад — три собака йок…» Я невольно вспомнил это и улыбнулся, когда Валеев не то чтобы красивым, но твердым строевым шагом шел к бригадному комиссару за своей наградой.

Праздник наш был омрачен тем, что некоторые ордена и медали вручены не были. Ордена Красного Знамени не получили майор Сергей Егорович Ковалев, младший политрук Павел Федорович Букин, лейтенант Михаил Феликсович Урбанский, выбывшие из дивизии по ранению. Умер от ран бесстрашный командир 1-го батальона 696-го стрелкового полка старший лейтенант Леонид Александрович Щербак, погиб младший политрук Василий Назарович Лотошко. Их ордена Красного Знамени вернутся в Президиум Верховного Совета СССР… Да, долго на фронте ходят реляции. Пули и осколки снарядов — они быстрее.

Не знаю, не помню, мелькнула ли эта мысль тогда, при вручении наград, но вот сейчас она не выходит из головы. Годы летят, словно верстовые вехи вдоль железнодорожного полотна. Все меньше остается на нашей славной земле людей, которые в окопах Великой Отечественной отстояли честь и независимость Родины. Но все же они еще живут, ветераны войны, и мне хотелось бы здесь определить свое отношение к тому, как надо бы воспринимать их жизнь вообще, а жизнь на фронте — в частности.

Молодые склонны к категоричности в суждениях. Видят на груди человека орден — слава человеку! Ну а если на солдатской груди лишь медаль за победу над фашистской Германией — взгляд уже скользит мимо. Вроде бы медаль эта получена так же, как получают, скажем, значок, выпущенный к юбилею какого-либо учреждения.

Вот живет в селе Благовещенке, что в Волновахском районе Донецкой области, Евлампий Филиппович Конопля. К нам в 383-ю стрелковую он пришел в первый же день ее формирования 25 августа 1941 года, стал ручным пулеметчиком в 696-м полку. Отражал атаку итальянских кавалеристов на первом рубеже обороны. Сколько «мушкетеров» нашли смерть от его «дегтяря», солдат не считал, но там, где стоял Евлампий Конопля, враг не прошел. Не прошел он и под Зуевской ГРЭС, и под Чистяково, и на Миусе.

В декабре 1941 года пулеметчик Конопля оказался в окружении врагов. А вместе с ним около 15 человек раненых, в их числе командир роты лейтенант Хомутов. Красноармеец умело защищал своих боевых товарищей, и немцы не могли взять дом, в котором укрылись раненые бойцы. На подступах к этому дому валялось более двух десятков трупов гитлеровцев.

Когда остался один диск, командир роты подполз к Евлампию, взял у него РПД и приказал добираться к командиру батальона… Конопля до командира батальона не дошел — его настигла автоматная очередь гитлеровца. Обмороженного, но живого, санитары подобрали бойца ночью. А потом — госпитали. Сначала свой, армейский, потом шесть месяцев в Саратове и еще шесть — в Забайкалье.

Кроме юбилейных медалей у Евлампия Филипповича других наград нет. Но от этого цена его тяжкого фронтового труда нисколько не становится ниже, и его труд надобно воспринимать с особым уважением, которое и будет самой достойной наградой фронтовику. Не только, конечно, Е. Ф. Конопле, но и другим ветеранам войны, которые по какому-то недоразумению не получили ни орденов, ни медалей.

Читатель вправе упрекнуть автора: что же, мол, ты, комдив, не награждал своих отважных бойцов, коль хорошо так все понимаешь? Нужно, разумеется, объясниться.

Вспомним, какое было время. Мы отходили, отступали, оставляли врагу не просто города и поселки, не просто кирпичные дома и хаты с соломенными крышами. Мы оставляли в рабство наших советских людей — женщин, детей, стариков. Кровь вскипала в жилах, душа заходилась в ненависти — до наград ли тут, о них ли были думы!.. Видимо, не один я тогда грешил этим недомыслием, и немногочисленность награждений в начальный период нашей борьбы с гитлеровскими ордами в сравнении, конечно, с более поздним временем войны объясняется во многом именно таким нашим отношением к тому, что и как мы делали. Родину защищают, думалось, не за награды…

Награждение первой большой группы как-то по-особенному всколыхнуло людей. Главное — они очень отчетливо осознали, что пролитая кровь на поле боя — не напрасно пролита, что жертвы, неизбежные на войне, — не напрасные жертвы. Хотя мы и отошли под натиском превосходящих сил противника, но дело сделано хорошо, гитлеровцам пришлось тоже солоно, и Родина оценила этот наш тяжелый труд. И где-то в сознании большинства бойцов и командиров, я уверен, появилась надежда на то, что и его тоже отличат в бою.

Дня через два-три мне пришлось заглянуть в медсанбат дивизии. Тяжелораненых готовили к эвакуации в армейский госпиталь. Был среди них один красноармеец, ни имени, ни фамилии которого я сейчас, к сожалению, вспомнить не могу, хотя тогда он назвался. Краснолучский парнишка пришел к нам добровольцем, и вот не повезло — в первый же день осколком мины был ранен в живот. Белый как мел, он терпеливо переносил страдания, и когда я склонился над ним, чтобы хоть как-то добрым словом прибодрить его, красноармеец вдруг сам попытался улыбнуться своими обкусанными в кровь губами. Не особенно разбираясь в военных званиях, он назвал меня просто «товарищ командир».