Валерий Мясников - Неизвестная солдатская война

– Все мои ребята были рядом. А Амос Шитиков плакал навзрыд, как женщина. Наверное, думал, что мне хана.

У меня в нагрудном кармане гимнастёрки лежал маленький трофейный браунинг. Я хотел отдать его Амосу на память. А он одной рукой слёзы вытирает, а другой заталкивает этот браунинг обратно в карман и говорит: «Он тебе ещё пригодится…».

Когда меня раненым увезли, дневник остался у Амоса – в госпитале его, конечно бы, нашли и передали кому следует. После того как Амос погиб в Берлине 3 мая, дневник хранил у себя Роговский. Он оставался служить в Германии до 46-го года. Только в 46-м тетради снова попали в мои руки. Когда Роговский вернулся домой в Донецк, я специально ездил туда за дневником.

В госпитале как только почувствовал себя лучше, попросил у ребят бумагу, химический карандаш и стал снова записывать. Все события прошедших дней восстановил по памяти. Потом, в 46-м году, уже у себя дома, эти записи я перенёс в последнюю тетрадь дневника.

Из оперативной сводки Совинформбюро за 19 апреля 1945 года:

«За последние три дня в районе Центральной группы наших войск велась силовая разведка, которая переросла в бои по захвату и расширению плацдармов на реке Одер и реке Нейсе. На Одере наши войска захватили и расширили плацдарм западнее Кюстрина.

За 19 апреля на всех фронтах подбито и уничтожено 129 немецких танков. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии сбито 140 самолётов противника». (т. 8, с. 177-179).

«20 апреля Не знаю что мне делали когда прывезли в сан-бат Кололи резали шыли кому чего здумалось то и делали. Операцию зделали я не знаю когда. А к вечеру я оказался за Одером в фронтовом госпитале в городе Ланзберге. Где мне было много прыключений покуда я попал на койку 5-ть часов путешествовал на носилках которые носили девушкы. Когда меня прынесли в палату я уснул сразу же и спал до утра».

– В санбат меня привезли без сознания. Но потом сознание стало возвращаться как бы постепенно: глаза открыть не могу, шевельнуться не могу, а уже слышу, что вокруг происходит. В этот момент какой-то майор медицинской службы (я его увидел чуть позже, когда открыл глаза), думая, что я ещё без сознания, сказал кому-то: «Этот безнадёжный. Бестолочь пехотная, его нельзя было перевязывать». Лежу и думаю: «Что он такое говорит… Ведь я живой…».

Только не могу понять, где нахожусь и что со мной случилось. Такое чувство, будто я куда-то от людей улетаю, улетаю, и люди от меня уже далеко, далеко…

В госпитале спросил у врачей, почему майор так сказал: нельзя было перевязывать? Оказывается, при таком ранении кровь должна выходить наружу, а после перевязки она пошла внутрь.

На госпитальной койке я лежал только на правом боку и постоянно отхаркивал большие «пироги» крови.

«21 апреля Лежу мне стало значительно лекше Носили меня на ренген но результатов не знаю Поднятся сам не могу».

– Чувствовал себя плохо. Стал спрашивать у врачей: когда же мне сделают операцию? И очень удивился, когда сказали, что операцию уже сделали. Значит, я периодически впадал в беспамятство, но сам этого не замечал.

«22 апреля Сегодня сам поднялся с просоння но сейчас же упал на пол Меня обратно положыли на койку сестры Через раны много выделяется жыдкости Из ран вытягивают вату. Меня когда ранили я был в фуфайке и осколки туда натянули ваты А сичас их вытягивают».

– Мучился я от боли сильно. Но это чисто физические муки. Их легко терпеть, потому что просыпался я и засыпал с одной мыслью: всё, отвоевался, теперь останусь живым.

Часто говорят и пишут, что раненые ещё не долеченными убегали из госпиталей на фронт. Я не знаю ни одного такого случая. Зато знаю другие. Идёт дело у раненого на поправку, скажем, уже начинает наступать на перебитую ногу. И вот он исхитряется так где-нибудь упасть, чтобы снова повредить эту ногу.

После госпиталя обычно направляли в маршевую роту, с которой вылечившийся солдат должен был пройти до фронта километров 30-40. Бывало, эти километры солдат идёт целый месяц, пока его патруль где-нибудь не поймает.

Такому вылечившемуся в госпитале выдавался, как мы его называли, «бабушкин» продаттестат. Это значит, что на счёт еды можно было рассчитывать только на сердобольных бабушек, которых встретишь по пути. Потому что аттестат выдавался только на три дня.

«23 апреля Сегодня я сам поднялся и начал хуевато ходыть Доктор поймал меня в коридоре и прыказал сестрам что бы меня не куда непускали А я их и боюсь же Хуй они меня удержат куда схочу туда и пойду».

– Мне принесли утку. Но пользоваться ею, когда в палате лежит восемьдесят человек, да ещё постоянно ходят сёстры, я не мог. Терпел сколько сил хватало. А потом ночью, чтобы из сестёр никто не увидел, поднялся и как краб боком пополз в туалет. Ну и нарвался на доктора, который тут же устроил сёстрам разнос за меня.

Однажды ночью я точно так же выползаю в коридор – ба, немцы!.. Несколько человек ходят по коридору, а один прямо передо мной стоит. Пожилой, в солдатской форме. Я рукой по привычке лапаю то место, где должен висеть пистолет, а сам иду на немца. Тот начал пятиться от меня, а в глазах – страх. Наверное, у меня был вид не очень миролюбивый. В этот момент в коридоре появилась сестра, и всё разъяснилось: в госпитале работали пленные.

Первые дни я лежал в коридоре. Но в палате каждую ночь кто-то умирал – почему-то раненые умирали в основном ночью, – и скоро меня перенесли в палату. Хотя лучше бы не переносили. Стоны, крики, команды разные в бреду. И не было такой ночи, чтобы никто не умер.

Рядом со мной лежал солдат почти всё время без сознания и всё время бредил. У него крупным осколком срезало всю грудную клетку. Когда его перевязывали, я видел, как у него в груди бьётся сердце. Кровь убирали тампоном, чуть не прикасаясь к самому сердцу.

С другой стороны – старший лейтенант, также не приходя в себя, часто бился в конвульсиях. А однажды, вдруг, замер в скрюченном состоянии. Всё, отмучился… Так и не приходя в себя.

Утром в палате все просыпались примерно в одно и то же время. Кто с койки встаёт, кто с соседом заговаривает, кто сестру зовёт. А кто лежит тихо, не открывая глаз. Значит, с вечера заснул, а утром уже не проснулся. Приходят санитары с носилками – койка освободилась…

Из оперативной сводки Совинформбюро за 23 апреля 1945 года:

«Войска 1-го Белорусского фронта, перейдя в наступление с плацдармов на западном берегу Одера, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации, прорвали сильно укреплённую, глубоко эшелонированную оборону немцев, прикрывавшую Берлин с востока, продвинулись вперёд от 60 до 100 километров… и ворвались в столицу Германии Берлин». (т. 8, с. 183).