Дэвид Шефф - Красивый мальчик. Правдивая история отца, который боролся за сына [litres]

Физически я присутствовал на празднике, но мыслями был далеко. Есть такое выражение: родители могут быть счастливы только тогда, когда счастлив их самый несчастный ребенок. Боюсь, это чистая правда.

Ко мне подбежала запыхавшаяся Дэйзи.

– Ты нужен нашей команде, – сказала она. – Пойдем.

Она схватила меня за руку и заставила участвовать в игре.

В течение следующей недели снова не было никаких вестей, а потом Ник позвонил своему крестному. Тот пригласил его к себе в дом, расположенный в окрестностях Твин-Пикс. Придя в ужас от внешнего вида Ника («Подует ветер посильнее и просто унесет его»), он приготовил ему тушеное мясо, которое тот жадно проглотил. Он умолял Ника обратиться за помощью. Ник уверял, что с ним все будет хорошо, что он уже не употребляет, что ему просто нужно пожить немного одному. Когда Ник ушел, мой товарищ позвонил нам.

– По крайней мере я заставил его поесть, – закончил он свой рассказ.

Прошло еще две недели, и опять никаких вестей, только постоянное состояние тревоги.

Снова я обзванивал тюрьмы, чтобы узнать, не арестовали ли его. Снова я обзванивал отделения неотложной помощи. Потом мы узнали, что брат Карен видел его – или ему показалось, что видел, – на Хейт-стрит. Он сидел, съежившись на углу улицы, вид у него был бомжеватый, дерганый и подозрительный.

Я был в совершенно невменяемом состоянии: ничего не понимал, сходил с ума от страха. Вся моя прошлая жизнь не подготовила меня к этой парализующей тревоге, когда не знаешь, где находится твой сын. Я представлял себе Ника на улицах Сан-Франциско, загнанного, как дикий зверь, раненого и доведенного до отчаяния. Подобно некоему свихнувшемуся анестезиологу, который руководит операцией на собственном мозге, Ник пытается управлять потоком наркотиков в своем организме, чтобы словить кайф. Но очень быстро речь начинает идти уже не столько о состоянии эйфории, сколько о том, чтобы избежать адских мучений абстинентного синдрома, или «ломки».

В ящике его старого письменного стола я нашел запись в дневнике, где перечислено дневное «меню»:

1 1/ 2г спида (метамфетамина?);

1/ 8унции грибов;

2 клонопина;

3 кодеина;

2 валиума;

2 дозы экстази.

Я закрыл дневник и ушел из его комнаты. Сел в кабинете и попытался заставить себя писать. Но на меня напал полный ступор. Карен пришла в кабинет, увидела, что я сижу, уставившись в пространство, и вздохнула. В руках у нее был листочек бумаги.

– Взгляни, – сказала она, протягивая мне оплаченный чек.

Он выписан на имя Ника. Корявая подпись – явная подделка.

– Он не стал бы этого делать…

Говоря это, я понимаю, что ошибаюсь.

Карен искренне любит Ника, но она в шоке, она оскорблена и рассержена.

– Бедный Ник, – говорю я. – Он бы этого не сделал, если бы был в здравом уме.

– Бедный Ник?

Она разгневанно повернулась и собралась уйти. Я крикнул ей вслед:

– Но это не Ник.

Она посмотрела на меня и покачала головой. Ей не хотелось снова слушать это. Я больше не мог искать и находить оправдания его поступкам.

Прошло еще несколько ночей, полных терзаний и страха.

И вот вечером, когда дети заснули после того, как Карен прочитала им очередную историю из «Тысячи и одной ночи», сама она легла в постель с газетой, а я писал в кабинете, мне послышался какой-то звук.

Неужели открывается входная дверь?

С колотящимся сердцем я пошел посмотреть, в чем дело, и в коридоре столкнулся с Ником.

Он едва пробормотал «привет» и поспешно прошел мимо, направляясь в свою комнату. Но остановился, когда я окликнул его:

– Ник? Где ты пропадал?

Мой вопрос вывел его из себя, и он огрызнулся:

– В чем проблема?

– Я задал тебе вопрос: где ты был?

Он продемонстрировал невероятное возмущение, потом оглянулся через плечо, пробормотал: «Нигде», – и пошел дальше.

– Ник!

Я последовал за ним, вошел в прокуренную красную пещеру, где Ник стал выдвигать и задвигать ящики комода. Потом он обшарил глазами книжные полки и шкаф. На нем была полинявшая красная футболка и рваные джинсы. Шнурки на красных кедах «перселл» были развязаны, носки отсутствовали. Ник действовал лихорадочно. Он явно что-то искал: вероятно, деньги или наркотики.

– Что ты делаешь?

Он злобно взглянул на меня.

– Не волнуйся, – процедил он. – Я ничего не употребляю уже пять дней.

Я схватил его сумку, которую он поставил на кровать, расстегнул молнию и начал обшаривать карманы одежды, вытряхивать носки, одеяла, раскрутил фонарик. В нем были только батарейки. Пока я все это лихорадочно проделывал, Ник стоял, опершись о дверной косяк, равнодушно наблюдая за мной, скрестив руки на груди. Наконец с едва заметной горькой усмешкой он сказал:

– Можешь остановиться. Достаточно.

Он собрал в кучу одежду, запихал обратно в сумку.

– Я ухожу.

Я попросил его сесть и все обсудить.

– Если ты собираешься снова говорить о клинике, то тут говорить не о чем.

– Ник…

– Мне нечего сказать.

– Ты должен попробовать еще раз. Ник. Посмотри на меня.

Он отвел глаза.

– Ты впустую растрачиваешь свою жизнь.

– Это моя жизнь, как хочу, так и растрачиваю.

– Не выбрасывай ее на помойку.

– А нечего выбрасывать.

– Ник!

Он протиснулся мимо меня и, не поднимая глаз, небрежно бросил:

– Мне жаль.

И поспешно прошел через холл.

Проходя мимо Карен, он сказал:

– Привет, мам.

Она непонимающе уставилась на него.

Карен стояла рядом со мной, все еще держа в руках газету. Мы смотрели из окна, как он уходил все дальше по безлюдной улице.

Что я мог сделать, кроме как остановить и попытаться переубедить его?

Мне хотелось удержать его. Я боялся мучительной пустоты и тревоги, которая вновь будет преследовать меня и отнимать последние силы. И тем не менее я ничего не сделал.

На часах было четыре утра. Сон испарился. Я знаю, что так просыпаются и многие другие родители наркозависимых детей, пропадающих неизвестно где.

Еще одна бесконечная ночь. Внезапно я вспомнил, что сегодня день рождения Ника. Моему сыну исполняется двадцать лет.

Я старался подавить острое желание пересмотреть свои действия и раскритиковать себя задним числом. Наверняка я мог попробовать что-то сделать. Нельзя было отпускать его. Надо постараться его найти.

Нам уже сто раз говорили, что наркозависимость – болезнь прогрессирующая. Но у меня это все еще не укладывалось в голове. На следующее утро зазвонил телефон. Это была Джулия, подружка Ника, с которой он меня познакомил прошлой зимой в Бостоне. Теперь, когда Ник исчез, их планы поездки в Китай сорвались. В то утро она звонила из дома родителей в Вирджинии, ее голос то и дело срывался. Она плакала.

– Ник стащил шприцы для инъекций из маминого дома, когда мы приезжали сюда в прошлом месяце, – сообщила она мне.