Эдиге Валиханов - Кенесары

Свобода как общечеловеческая ценность, казалось, ушла навсегда, уступив место инстинктам жадности и порока. Лозунги и призывы оказались растоптанными под пушечным и ружейным огнем.

Европейское могущество было доказано. Но законы материального мира стары как сам мир. Действие вызвало противодействие. Началась ожесточенная, бескомпромиссная борьба за свободу. В Европе интеллектуалы все больше обращались к идеям свободы, равенства и братства. Строились, казалось, логически верные теории, где за начало брались или коллективные сооружения в виде фаланг, или заговорщические системы, насилием опрокидывающие власть имущих. Некоторые обращались к самым обездоленным массам — пролетариату, другие — к скрытым, террористическим формам борьбы. Свобода блуждала в потемках по закоулкам Европы.

В то же время свобода предпринимала самые простые и прямые действия за свое предназначение в Азии и в Африке. В начале XIX века формируются мощные государственные объединения: во Вьетнаме — империя Нгуенов, в Аравии — государство Ваххабитов, в Египте — царство Мухаммеда Али. В Османской империи началось движение за реформы. Борьба за свободу была сопряжена в Азии и в Африке с борьбой за создание новых государств, и велась она теми же феодальными методами, что и сама освободительная борьба. Сознание самих народов носило причудливый характер. Нужен был властелин, и он находился, нужно было формировать государство мечом и кровью, и это происходило. Но вместе с тем начало возникать представление о могущественном и самостоятельном государстве, и это находило свой отклик у многих — феодалов, знати, солдат, военачальников, торговцев, духовенства.

Идеализировать такие устремления не нужно — XX век показал, что может происходить с идеальным восприятием героев свободы. Важно иное — государи и те, кто им верил, стремились создавать государства, способные противостоять колониальной экспансии. Редки были иные идеи — идеи справедливости и гармонии, и только самые великие из власть имущих действительно пытались утвердить эти идеи. И их имена вошли в историю.

Борьба за свободу была неотъемлемой частью жизни России. Она имела очевидные успехи и огромные проигрыши. Русское общество сумело также приблизиться к идеалам европейским, к тем призывам и лозунгам, провозглашаемым как революционерами, так и либералами сугубо европейского мышления и толка. Главная идея декабристов — создать в России строй, основанный на законе и уважении личности человека. Они считали, что Россия должна войти в Европу, преображенную Французской революцией. Возлагались большие надежды на «стража» прогресса Наполеона, но они быстро рухнули. Нужен был свой путь — путь русского барина к крестьянам, путь их единения. Но этого не получилось. Лучшие свойства декабристов были воссозданы затем Львом Николаевичем Толстым в романе, который получил такое всеобъемлющее название «Война и мир». В марте 1861 года Толстой писал Герцену: «Я затеял месяца 4 тому назад роман, героем которого должен быть возвращающийся декабрист». Роман об этом не был написан, а был написан другой — о поре возмужания будущих декабристов, о формировании их идей и целей во время освободительной Отечественной войны 1812 года. В романе «Война и мир» мы видим потаенные душевные движения тех, кто выйдет 14 декабря 1825 года на Сенатскую площадь.

Декабризм, как идейное понимание судьбы России, как политика слома старого, отживающего свой век крепостничества, рухнул. Рухнули идеалистические представления о всесилии самого народа, его готовности отречься от прошлого. Декабристы попытались европейскую свободу внедрить в России, а она оказалась ей чуждой — слишком сильна была народная вера в монарха, в его справедливость. Любопытно и другое: Лев Толстой настолько хотел видеть стремление представителей высшей власти к единению с народом, что даже начал писать «Посмертные записки старца Федора Кузмича» — свою версию легенды об Александре I, покинувшем власть и ушедшем в народ, растворившемся в беспредельности народной жизни.

Лев Толстой в повести «Хаджи-Мурат» понял и свободу человека нерусского, даже недруга, как всеобщее инстинктивное стремление.

Николаевская Россия представляется огромной застывшей глыбой, которую монарх стремился обтесать своими реформами и беспредельной регламентацией. Реформы всегда имеют свойство перевоплощаться в антиреформы, тем более когда реформатор не хочет их проводить до конца. Так получилось в николаевской России. Реформа управления государственными крестьянами министра государственных имуществ П. Д. Киселева только отодвинула обрушение крепостничества да оказала содействие самому монарху в его личных владениях.

Современники писали, что царь своим обликом напоминал Петра I. Высокий рост, черты лица, огромная энергия, решительность и величественность внушали тайные надежды и чаяния. Даже Пушкин оказался во власти этого образа. «Семейным сходством будь же горд, во всем будь пращуру подобен», — не без гордости наставлял монарха гений русской литературы. Работоспособность императора поражала всех, он мог работать по восемнадцать часов в сутки. Но вся эта энергия была направлена на иные деяния. Если Петр I стремился прорубить окно в Европу, то Николай I, на наш взгляд, постарался закрыть это окно в европейскую цивилизацию. Внешние атрибуты сохранялись полностью, французский язык вошел в плоть и кровь образованной части общества. Приветствовались французские платья, быт, кухня. Но это — в обиходе, а в делах государственных над всем возвышался мундир.

В 1826 году была упразднена Комиссия составления законов и вместо нее учреждалось особое Второе отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии для подготовки нового Уложения законов Российской империи. Во главе его был поставлен М. А. Балугьянский, бывший ректор Санкт-Петербургского университета, а душой всего предприятия стал выдающийся русский государственный деятель и чиновник М. М. Сперанский. И огромная работа по систематизации законов Российской империи была проведена за несколько лет; уже в 1832 году вышли первые тома полного собрания законов Российской империи. Так М. М. Сперанский из реформаторов попал в консерваторы. К слову, Николай I всячески препятствовал хотя бы изменению законов и даже сурово отчитывал за эти попытки.

Выход на Сенатскую площадь 14 декабря многих лучших офицеров и гражданских лиц привел императора к мысли о недостаточности политического надзора, и летом 1826 года появилось Третье отделение. Главной его целью было улучшение повсеместного и всеобщего наблюдения и соответственного принятия мер. Политическая неблагонадежность, настроения крестьян, взяточничество, мошенничество, картежная игра и масса других неблаговидных поступков ставились во главу угла деятельности Третьего отделения. Наиболее важной в нем была Первая экспедиция, осуществлявшая политический надзор. Глава Третьего отделения А. X. Бенкендорф так формулировал свои обязанности: «Государь избрал меня для образования высшей полиции, которая покровительствовала бы утесненным и наблюдала за злоумышлениями и людьми, к ним склонными». Таким образом, во-первых, Третье отделение было «отеческим государя императора учреждением», во-вторых, оно должно было предупреждать всякое зло, беспорядки и беззакония, в-третьих, поощрять добросовестных чиновников («бедных и сирых»), в-четвертых, на Третье отделение возлагалось воспитание молодых людей. Казалось бы, вполне добропорядочные и гуманные задачи. По сути же, все подданные империи отдавались во власть жандармов, действовавших секретно и без контроля, несмотря на то что формулировки о назначении Третьего отделения на первый взгляд были составлены с огромной, поистине отеческой заботой о стране и ее народе. Кстати, такое убеждение оставалось у Николая I вплоть до его кончины.