Виктор Иванов - Мальчишки в бескозырках

После неудачной попытки стать боксером, я увлекся лыжами. Здесь фортуна мне улыбнулась. Я получил по лыжам третий спортивный разряд. Но дальше дело не двинулось. Зато мне несколько раз посчастливилось побывать в Кавголове на первенстве военно-морских учебных заведений по лыжам. Мне выдавали полушубок, термос с чаем и бутерброды, и я на своем, скажем, двенадцатом километре расставлял флажки. Когда мимо меня пробегали спортсмены, я записывал их номера. Мне нравилась работа контролера. Кругом лес, тишина, а ты один в этом белом царстве…

Летом играл защитником в футбол и даже одно время подавал надежды, был включен в сборную училища. Но после того как мы проиграли в Петергофе суворовцам со счетом, если не ошибаюсь, 1 : 13, из команды я был отчислен. До сих пор не уверен, что проиграли мы с таким разгромным счетом только из-за меня.

Особенно популярен стал у нас футбол после триумфального турне советских футболистов по Англии. Все мы хотели походить на знаменитого Всеволода Боброва. И как же мы радовались, когда вскоре после поездки в Англию Бобров приехал в училище. На встрече он рассказал нам многие подробности футбольных баталий, а потом сказал, что привез с собой братишку, которого зачислили в одну из младших рот. Весть эта была встречена с восторгом. Еще бы, теперь у нас будет учиться брат самого Боброва и мы всех будем побеждать! Естественно, что Бобров-младший стал капитаном сборной училища. Но все равно успехи наши по-прежнему оставались более чем скромными.

Через год после начала занятий в училище, к нам в класс пришел новичок Юра Захаров, или, как мы все потом его звали, Жора. Жора покорил нас умением хорошо бегать на коньках. И не просто бегать, а отлично бегать: он имел первый спортивный разряд по бегу для юношей. Причем бегал он не на тех коньках, к которым мы привыкли, а на настоящих беговых, или, как их называли, «бегашах», — предмет зависти всех мальчишек. Зимой мы расчищали лед от снега на Большой Невке, и на этой площадке Жора демонстрировал нам приемы бега на своих длинных коньках. Иногда по чьей-нибудь просьбе он снимал ботинки с «бегашами» и давал покататься. Пробовал и я, но дело всегда кончалось падением. Трудно без привычки с обычных перейти на беговые.

Я, например, только в нахимовском впервые надел коньки с ботинками. До войны, как и все мальчишки моего возраста, я катался на коньках, которые прикреплялись к валенкам системой веревочек. Причем впереди прочность крепления достигалась закручиванием веревки с помощью палочки, которая потом засовывалась под одну из веревочек сбоку. Затем родители купили мне ботинки с коньками. Но это были не те ботинки, к которым приклепывались коньки. В каблуке ботинка выдалбливался специальный паз, в который вставлялся фигурный вырез конька. Впереди же конек крепился к подошве с боков специальными скобами. Их можно было регулировать по ширине ботинка с помощью специального ключа. Вставил конек сзади в каблук, затем положил ботинок на перед конька и винтом сжал скобы с обеих сторон подошвы.

Держались коньки очень хорошо. Говорю это потому, что им приходилось выдерживать адские нагрузки. Ведь до войны мы, мальчишки, не катались, как теперь, на катках. Катком для нас были все проезжие дороги. Тогда они не поливались соленым раствором и от колес автомобилей сияли, как лед. У каждого из нас был металлический крючок. Едет машина, на повороте или мосту замедляет ход, тут к ней и прицепливаешься крючком за борт. Кто не успел зацепиться за машину, держится за товарища. Так и едем: машина, а за ней паровозиком человек восемь — десять. Упал один впереди, падают все. Зато какое удовольствие мчаться по ледяной дороге со свистом в ушах от скорости. Бывало, шоферы специально тормозили, чтобы поймать нас. Кое-кого ловили, сдавали в милицию, родителей штрафовали, кое-кто лишался шапки, оставленной в руках шофера как трофей. Но все равно полученное удовольствие с лихвой перекрывало все неприятности.

И вот с приходом Жоры у нас наступил, так сказать, качественный перелом в катании на коньках: глядя на него, мы стали ходить на каток. Тоже здорово. Но честное слово, я с удовольствием бы промчался и сегодня на коньках по улице, прицепившись за борт какого-нибудь грузовичка.

А на «бегаши» я так и не встал — остался верен «канадам».

О том, что моряк должен хорошо плавать, знает каждый. Это аксиома. Но многие, в том числе и я, держались на воде как утюги. Занятия по плаванию организовали для нас в закрытом зимнем бассейне. Кроль и брасс преподавал известный в прошлом пловец Леонид Мешков. Учились мы вначале плавать с доской, затем и без нее. Мешков ходил с бамбуковой палочкой и, касаясь ею наших голов, говорил:

— Лицо пониже, не бойтесь. Опускайте уши в воду!

Я старательно выполнял команды тренера. Но, видимо, перестарался: после одного из занятий меня с сильными болями в правом ухе и высокой температурой отвезли в военно-морской госпиталь. Оказалось — воспаление среднего уха, В один из летних дней 1945 года мне сделали операцию, и я встречал победное шествие возвращающихся в Ленинград войск из окна госпитальной палаты. В госпитале было много раненых, хотя война кончилась еще в мае.

От скуки мы с моим соседом потихоньку пели. Здесь я впервые услышал и разучил песню «Севастопольский камень», которую потом, к удовольствию моих товарищей, исполнял в училище. А вообще, болели мы мало. И подчас врач нашей роты, милая Анна Иосифовна Грандель, подолгу оставалась без работы.

Что греха таить, физкультура физкультурой, а на зарядку рано утром, да еще зимой, бегать мне лично не очень нравилось. Я почему-то всегда дрожал от холода. Поэтому, пользуясь всяческими правдами и неправдами, стремился избежать зимних пробежек. Иногда пользовался тем, что по утрам проводились репетиции плясунов, а то напрашивался натирать пол в ротном помещении, когда ребята убегали заниматься на улицу. Вроде и физзарядка, и в тепле.

Если в перечисленных видах спорта я достиг сравнительно небольших успехов, то все-таки был один, если так можно выразиться, где я был почти королем. Почти потому, что были несколько человек в роте сильнее меня. Ну уж, во всяком случае, асом я был.

Я имею в виду маялку. Сегодняшним ребятам, наверное, и сам термин-то непонятен, как, скажем, «чижик», «лапта», в которые мы тоже играли. Маялка — это кусочек тряпочки, в которую вложен какой-нибудь груз, например тяжелая пуговица. Груз перетянут в тряпочке ниткой, а концы тряпки разрезаны. И вот эту маялку нужно было подбрасывать щечкой ботинка. Каждый, конечно, способен это сделать несколько раз, не дав маялке упасть на землю. А если 100—200 раз подряд? А если тысячу? Вряд ли нога выдержит столько времени махать. А вот наш «чемпион» Юра Симонов это делал тысячу раз. Я был послабее, и мой рекорд равнялся 850. Найдутся скептики, которые не поверят. Ведь действительно невозможно одной ногой столько раз поддавать маялку и чтобы она при этом не упала. Одной, конечно, нет. А двумя можно. Весь секрет и заключался в том, что нужно было одинаково ловко работать обеими ногами. Устанет одна, переходишь на другую, давая отдых первой. И тогда можно подкидывать маялку хоть полчаса. Главное, не потерять равновесие и ритм. Юра Симонов умудрялся при достижении каждой сотни подбрасывать маялку носком ботинка сильно вверх, как бы ставя точку отсчета, и потом начинал новую сотню. Эта игра одно время была как зараза. На переменах только и слышался глухой стук маялки об ботинок. Нас воспитатели ругали, приглашали даже на беседу врача Анну Иосифовну, которая говорила, что такое однобокое развитие ног вредно, что можно этой маялкой намахать себе черт знает что. Однако все оставалось по-прежнему. Со временем, когда мы перешли в десятый класс, это увлечение в маялку прошло как-то само по себе.