Виктор Иванов - Мальчишки в бескозырках

Обращаясь ко мне, Васильев сказал:

— А ты, Витя, молодец! Метко стрелял. Настоящий батареец. И будем тебя теперь называть юнбат, то есть юный батареец.

Через несколько дней в одном из номеров фронтовой газеты я прочитал стихи об этом бое. Говорилось в них и о наших товарищах, погибших в боевом охранении. Помнится, стихи были написаны на мотив популярной песни.

Вскоре после стрельбы по белофиннам комиссар полка взял меня в поездку к нашим артиллерийским разведчикам на ПНП [1] ПНП — передовой наблюдательный пункт. полка и на командный пункт пехотинцев. До этого на передовой я не бывал.

Наблюдательный пункт был расположен метрах в шестистах от переднего края. Мы не доехали до него километра полтора. Дальше ехать было опасно, Оставшийся путь проделали где по ходам сообщений, а где перебежками.

С непривычки было страшновато. Стояли темная ночь. Шел дождь. Над передним краем постоянно вспыхивали осветительные ракеты.

Встретил нас командир взвода артиллерийской разведки младший лейтенант Маркин, высокий, крепкий человек с орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу» на гимнастерке, Пока комиссар полка решал с ним служебные дела, ребята с ПНП угостили меня крепким чаем и уложили на нары отдохнуть. Незаметно я заснул.

Не знаю, сколько времени мне удалось поспать. Проснулся, когда комиссар Васильев, Маркин и еще один боец собрались уходить из землянки. Я вскочил с нар. Комиссар сказал, чтобы я отдыхал, а он часик побудет у пехоты, С трудом я уговорил его взять меня с собой. Маркин меня поддержал.

По ходам сообщений, пригибаясь, а кое-где ползком мы добрались до передних наших траншей. Они были настолько близко от вражеских окопов, что слышна была чужая речь. Тут уж только ползком — я уже знал, что такое финские снайперы. Дальше комиссар меня не пустил, а сам с Маркиным пополз вперед, в окопы боевого охранения.

Пока он отсутствовал, солдаты-пехотинцы с интересом ко мне приглядывались. Попросили рассказать о себе, о Ленинграде. Один из пожилых бойцов спросил, сколько мне лет. Когда я ответил, что одиннадцать, весело сказал:

— Ну что ж, Суворов тоже начинал в твои годы. Быть тебе, видно, маршалом!

Вокруг рассмеялись. А мне стало от этого смеха по-домашнему как-то спокойно. Великое дело — шутка на фронте!

Вернулся комиссар. Обратный путь до машины мы проделали минут за сорок. Рассвело. Дорога впереди обстреливалась из минометов. Нужно было бы переждать. Но у комиссара, видимо, были свои соображения, и он приказал шоферу проскочить открытую часть дороги на полном ходу.

Когда мы выскочили на не прикрытую лесом дорогу, огонь сразу же усилился. Наша машина мчалась среди разрывов. Мне стало жутковато. В Ленинграде я часто попадал под обстрелы, но стреляли не в меня, а, как говорят артиллеристы, по площади. Здесь же били именно по нашей машине. Уже когда мы проскочили открытую часть дороги и въехали в лес, недалеко от машины разорвалась мина. Нас оглушило, осколком пробило скат, машина пошла юзом, и ее занесло в кусты. Минут пять я ничего не слышал. Комиссар был бледен, но улыбался.

— С крещеньем тебя, малыш! — сказал он. — Но на передовую я тебя больше не пущу.

После этого случая комиссар, чтобы не рисковать моей жизнью, отправил меня в тыл полка. Здесь, сам того не желая, я подвел и его, и нового командира полка подполковника Несветайло, незадолго до этого назначенного вместо полковника Герасимова.

Части объезжал новый командующий фронтом — генерал-лейтенант (впоследствии Маршал Советского Союза) Л. А. Говоров. И надо же было мне попасться ему на глаза без одного сапога. Сапог был в ремонте, а я в ожидании починки увлеченно слушал рассказ красноармейца о пулемете, который тот установил на колесе от телеги; колесо вращалось на столбе, врытом в землю, и, таким образом, пулемет мог бить по самолетам. Вдруг красноармеец смолк, вскочил и вытянулся по стойке «смирно». Я оглянулся и увидел нескольких генералов в сопровождении командира и комиссара полка. Бежать было уже поздно, и я вытянулся рядом с красноармейцем, пряча разутую ногу. Генерал-лейтенант Говоров строго спросил меня, кто я такой. Я доложил. Не сказав мне ни слова, командующий отчитал командира полка за то, что его подчиненные появляются в расположении полка в босом виде. Затем добавил, что коль скоро я зачислен в полк, то должен быть одет по всей форме, а не ходить оборванцем.

После отъезда командующего меня вызвал подполковник Несветайло, как следует отругал и приказал отправляться в штабную батарею.

Так я стал связным штаба полка. Связной — это человек, который доставляет донесения начальника подчиненным, когда рвется телефонная связь. Штаб нашего полка располагался километрах в трех от передней линии окопов. А передовой наблюдательный пункт — в шестистах метрах. К наблюдательному пункту от штаба вели траншеи, был проложен кабель телефонной связи. Естественно, что связь между ПНП и КП полка должна быть надежной и непрерывной. Но от обстрелов она часто выходила из строя. Когда связь обрывалась, телефонисты шли на линию устранять повреждение. А пока связь отсутствовала, все донесения и приказания доставлялись связными. Итак, меня зачислили связистом во взвод связи, и это стало главной моей военной специальностью.

Как-то в июне меня вызвал комиссар полка и сказал, что он едет на денек в Ленинград, и предложил мне навестить мать.

Я быстро сбегал на батарею к отцу. Вдвоем собрали кое-что из еды, и вот я на машине еду с комиссаром в город. Васильев высадил меня недалеко от дома на Театральной площади и велел вечером прибыть к нему на Петроградскую сторону к двадцати часам.

Я помчался домой. Видимо, со стороны я производил странное впечатление. Маленький солдат (ведь мне было одиннадцать лет), в военной форме, с наганом, бежит в сапогах, подбитых подковами, по улице Союза Печатников. Вот и дом. Постучал. Никого нет. Увидела соседка, заохала, помчалась на набережную канала Грибоедова за матерью, где та поливала грядки. И вот бежит мама. Я ее не узнал. Маленькая, сгорбленная, худая… Как уродует человека голод…

Счастливо провел с матерью отведенное мне время. Помог ей на огороде, который она вместе с соседями разбила прямо около дома, на набережной. Странно все это выглядело. Центр города, проспект Римского-Корсакова и… огороды. Но блокада заставила ленинградцев разбивать грядки и посреди улиц…

После войны я часто приезжаю к своему старому дому. На месте бывших огородов теперь выросли большие деревья, и ничто не напоминает о том, что здесь было в войну. Только по большим щербинам в облицовке канала я узнал то место, где пережил первый артобстрел, увидел первого убитого.