Джеймс Бернс - Франклин Рузвельт. Человек и политик (с иллюстрациями)

Откуда Эйзенхауэр знает, что в стране только две группировки, продолжал Рузвельт. Он просмотрел самую большую группу — народ, который не понимает, что вокруг происходит.

— Ужасно легко поддерживать де Голля и идею признания комитета временным правительством Франции, но я связан моральным долгом избегать легких путей. Он состоит в необходимости следить, чтобы французам ничего не навязывали извне. Власть должна определяться выбором французов, а это по крайней мере сорок миллионов человек. Самоопределение не просто удобное слово. Оно выражает глубокий принцип человеческих отношений.

Рузвельт считал также, что политическое влияние де Голля идет на убыль.

Словом, в преддверии грандиозного предприятия с целью освобождения Франции отношения союзников со сторонниками «Свободной Франции» колебались в диапазоне между желчью и абсурдом. Черчилль, посредничавший между Рузвельтом и де Голлем, пригласил французов присутствовать в Англии при начале десантной операции через пролив. Генерал прибыл, но выражал свои реальные и воображаемые претензии в столь резкой форме, что совместная пресс-конференция двух лидеров завершилась резким заявлением Черчилля, что, если между комитетом де Голля и Вашингтоном произойдет раскол, премьер почти наверняка станет на сторону американцев. Де Голль заметил, что в этом не сомневается.

Тем не менее в преддверии великого крестового похода во Францию с участием тысяч англичан и американцев становилось ясно, что отношения с французами должны быть нормализованы. Эйзенхауэр продолжал настаивать: необходимо что-то предпринять для решения десятков проблем, которые возникнут в отношениях с гражданским населением. Де Голля и Рузвельта склонили через британские официальные каналы к договоренности об официальном визите генерала в Вашингтон. Несомненно, Рузвельт не желал брать на себя инициативу приглашать де Голля; генерал же не хотел унижаться до просьбы о приглашении. Однако Даунинг-стрит призвала все свое дипломатическое искусство, чтобы организовать встречу без приглашения и ответа на него.

Внешне визит де Голля в Вашингтон выглядел весьма торжественно. Прибытие гостя сопровождалось артиллерийским салютом. В Белом доме генерала встречали Рузвельт с членами семьи и министрами. Президент обращался к нему на французском. Затем последовали торжества и церемонии, увенчанные официальным обедом, в ходе которого Рузвельт не только говорил тосты за «нашего друга» де Голля, но и критиковал журналистов из Алжира и Вашингтона, которые провоцировали непонимание между двумя лидерами. Кульминацией встречи стало решение Рузвельта признать де-факто французский Комитет национального освобождения законной властью в гражданской администрации Франции.

Личное общение двух политиков дало менее значимые результаты. Де Голль чувствовал снисходительность Рузвельта, хотя и облаченную в любезность, когда президент произносил длинные монологи о будущем мире, основанном на доверии и доброй воле. Рузвельт же, подтверждавший в тостах в честь де Голля, что нет проблем, которые невозможно решить за столом переговоров, видимо, ощущал неподатливость генерала на любезности и лесть.

Тем не менее ближайшая проблема решена, и своевременно. После ожесточенных боев в июле в лесистой местности части американской 1-й армии заняли город Сен-Ло. Затем новая армия, 3-я, под командованием генерала Паттона отрядила один корпус в Бретань для зачистки территории и другой — для наступления в восточном направлении в рамках большой фланговой операции во взаимодействии с 1-й армией под командованием Кортни X. Ходжеса. Отражая яростные контратаки, предпринятые по приказу Гитлера, американцы пробились на восток, затем повернули на север, чтобы соединиться с британскими и канадскими войсками, окружив тысячи немцев. Теперь путь на Париж открыт. С отступлением немцев и установлением контроля над столицей силами Сопротивления войска де Голля торжественно вступили в возбужденный город, и вскоре сам генерал прогуливался по бульварам на виду у восторженных толп.

— Радость, охватившую всех цивилизованных людей, — заявил в Вашингтоне Рузвельт, — можно измерить лишь отчаянием парижан в один из июньских дней, когда германские войска оккупировали французскую столицу...

С востока тоже поступали ободряющие новости. Вскоре после начала десантной операции Сталин телеграфировал Рузвельту: в ближайшем будущем Красная армия возобновит наступление; это, он надеется, будет существенной помощью союзным операциям во Франции и Италии. Через день после третьей годовщины вторжения нацистов в Россию, 23 июня, свыше миллиона солдат Красной армии начали наступление на 150-мильном фронте в Белоруссии. В течение недели фронт прорван на десяти участках, в окружение попало огромное количество солдат, советские войска освободили Минск. В течение июля Красная армия наступала в замедленном темпе, уничтожив десятки немецких дивизий, вступив на территорию Польши и овладев городами Люблин и Брест-Литовск.

Рузвельт снова столкнулся с проблемой Польши, но теперь в более обостренном виде. Редакторы польских газет и политики в Нью-Йорке, Детройте и других городах угрожали осенью настроить избирателей в своих округах против Рузвельта, если он не поддержит польских антикоммунистов в час нужды. В начале июня президент обсудил ситуацию в Вашингтоне с премьером польского правительства в Англии Станиславом Миколайчиком. На официальном обеде в честь премьера он говорил о проблеме границ. В это утро он просмотрел более шестнадцати карт, которые свидетельствуют о том, что в последние три столетия Польша включала значительную часть территории России, Германии и Чехословакии.

— Поэтому, — говорил он, — довольно трудно разобраться в карте Польши.

Вместе с премьером они обсуждали более широкие проблемы, «просто обходя вопросы, останется такой-то город по эту сторону линии границы или по другую».

Рузвельт прозондировал реакцию Сталина на возможность приезда Миколайчика в Москву. Маршал отнесся к идее холодно. Через несколько недель Сталин проинформировал президента и Черчилля, что признает новый польский Комитет национального освобождения, сформированный варшавскими поляками, поскольку польская структура в Лондоне «эфемерна» и бессильна. Он готов встретиться с Миколайчиком лишь через посредство Национального комитета.

Президент не только опасался сталинского проекта для Польши и политической реакции в США; его и Халла настораживало также, что Европа уже начала усваивать доктрины сферы интересов и баланса сил, которым Халл в особенности предрекал ужасные последствия. Эта проблема возникала в Польше, а также, в более драматической форме, в классической сфере интересов — на Балканах. В конце мая Галифакс запрашивал Халла, как он относится к предложению, предусматривающему, что Лондон и Москва достигнут соглашения об интересах России в Румынии и Англии в Греции. Государственный секретарь откликнулся на запрос лекцией о справедливых принципах международных отношений. В то же время Черчилль поставил вопрос о разделе интересов в качестве временной меры.