Роман Якобсон - Будетлянин науки

* Если бывает Augenmusik,

То почему не быть Augen-рифм?

Р. Я.

Рождество уж давно прошло, прошла и Масленица, а путешествие… стоп, машина. Стол только что начал принимать мало-мальски приличный вид, когда мне случайно попался под руку альбом с марками и натолкнул меня на размышления. На что уж пустяшная вещь – альбом с марками, да и то в какие размышления он может вовлечь. Итак, я пустился раздумывать, какое письмо могла принести каждая марка. Вот красуется итальянская марка. Невольно приходит мысль, что она принесла такое же полное поэзии письмо, как поэтична и её родина, которую изволят величать «Сапогом Европы». Прозаическое сравнение… А вон, дальше, голубая французская марка с изображением Республики – Свобода, Братство, Равенство – вот республиканский девиз. Только теперь подходит к вам голубой цвет, а не раньше, когда вам нужен был цвет багрово-красный, цвет крови.

Вот и немецкая марка, которую я нашёл в дядиной конторе. Содержание твоего письма я знаю почти наверное: там спрашивается, сколько стоит мешок или ящик такого-то или такого-то там товара – старая музыка!

Теперь раскрою альбом наудачу – открылась Австралия. Ба! какими это судьбами сюда портрет Виктории попал? И здесь, и в Новом Южном Валлисе, куда ни сунешься – всюду портрет Виктории! Ну уж и англичане! Погляжу-ка в Америке, в Африке; и здесь, и там их Виктория… И в Натале, и в Канаде. Ненасытные англичане! Посмотрим в Азии: – господа англичане, помилуйте!!! В Китае подцепили кусочек, в Тибете подкараулили, в Аравии стянули, в… Господа англичане!.. Индия, эта великолепная страна, которой вы обязаны своим счётом, своим языком даже, и ту вы притесняете. Ну, ненасытные мистеры англичане, иногда меня берёт сомнение, не принадлежит ли вам и Россия. Когда-нибудь (в далёком будущем, конечно) французы, на послушных рулю аэропланах, достигнут Луны, держу пари, что и там найдёт себе место английское знамя, и туда они сунутся со своей Викторией. Теперь прощайте, господа англичане, вымогайте последние крохи у бедных индусов; скажу вам только, что, будь я на их месте, показал бы я вам перцу. Вы отнимаете у меня всякую охоту к размышлению; прощайте!.. Вы, может быть, на меня сердиты, благосклонный читатель (если только у меня когда-либо будет таковой), за то, что я засиделся за каким-то альбомом марок. Извините!.. но больше не ждите от меня никаких извинений, я не охотник до таких пустых слов. Ну, теперь пора сбираться в путь, больше ни над чем не засижусь. Итак, я отправляюсь дальше 2 месяца спустя. Виноват, 2 и 1/5, а то среди читателей могут найтись математики (такие люди, у которых на языке только и вертятся плюсы да минусы), и я побоялся их мнения, побоялся, что они начнут говорить: – Хорош путешественник! Ждёт 2.2 месяца, а из-за чего? – Из-за глупого альбома с марками, даже не может определить точно долготы и широты, где лежит его комната. Достойно математика, нечего сказать. Не может точно определить числа и вдобавок не знает даже промежутка времени, который он бездельничал. – И вот их-то мнения я и испугался, стыдно, читатели, не правда ли? Но так уж чудесно устроен мир: мы смеёмся над глупцами, а в то же время боимся их суждений… Читатель, ты затыкаешь уши? И на сей раз ты прав: вместо того, чтоб отправляться в путь-дорогу, я занимаюсь пустословием. Да, что это здесь лежит на столе? – А, моя лупа – интересная штука. Если б это был микроскоп! Интересно поглядеть через него на каплю воды, на этих инфузорий; а если бы микроскоп был поусовершенствованнее, такой, что показывал бы инфузорий в рост человека, – то-то была б потеха. Капля воды превращается в город, а в нём снуют инфузории… Кто это там? Что это такое перед моими глазами? – Плотники (но, понятно, из мира инфузорий) около стены, да ведь это пылинка, незаметная даже для невооружённого глаза и увеличенная микроскопом. Как они суетятся, точно в страхе. Ха, ха, ха, ха, как важно выступает этот толстяк, словно замоскворецкий купец; а вон тот молодой инфузорий, подумаешь, как спешит – Дон-Жуан инфузорий, ей Богу Дон-Жуан, а как он раскланивается перед той благородной особой, только что завернувшей за «стену». А там, очевидно, плебейская часть капли – как там дерутся, как там борются! Борьба за существование… чьё достояние она и составляет: и людей, и зверей, и птиц, и насекомых, и… даже инфузорий. И инфузории дрались, кусались, щипались и не перечесть, чего они только не делали. А на них смотрела, надув свои чёрные губки, случайно попавшая в эту сферу, благородная инфузория. А если бы эту картинку показать светской барышне, воображаю, как она бы надула свои, хотя и не чёрные, губки, а ведь это не что иное, как картина нашей обыденной жизни, и было бы хорошим уроком для тебя, светская барышня, несмотря на то, что он не научит тебя новомодному танцу, но зато покажет наглядно снимок с нашей жизни. Но чего ж испугались эти почтенные и непочтенные инфузории? – Ага, я понял, их приводит в смущение капля, которая мало-помалу засыхает. А что, если бы мне схватить одну инфузорию?… Ах, как я глуп! я и забыл совсем, что я фантазирую. Вместо предполагаемого путешествия, мечтаю над какой-то лупой. Ах, эта рассеянность, эта болтливость. Завязываю на память узелок и с завтрашнего же дня начинаю исследования.

Я отправляюсь. Стол пуст и представляет из себя как бы пустыню, лишь изредка покрытую оазисами (чернильными пятнами). Но если всмотреться ближе, то можно заметить, что это не просто кляксы, как кажется сначала, а целые арифметические действия; люди, похожие на зверей, и звери, похожие на людей; слова, которые я и сам не могу прочесть, согласно немецкой поговорке: «Бедный осёл, не может прочесть, что сам написал».

(с французского на русский)

(с русского на французский)