Коллектив авторов Биографии и мемуары - Неизвестный Чайковский. Последние годы

С пятичасовым поездом, 7 октября, вместе с гостями Петр Ильич навеки покинул Клин, чтобы 8-го, утром, присутствовать на заупокойной обедне по Звереве и затем отправиться в Петербург. Проезжая в вагоне мимо с. Фроловского, он указал спутникам на высящуюся над окрестностями колокольню церкви и сказал: «Вот где меня похоронят и будут, проезжая, указывать на мою могилу».

Желание быть похороненным во Фроловском Петр Ильич повторил 8-го числа С. И. Танееву в разговоре с ним на поминках Н. С. Зверева.

Кроме этих двух намеков на свою смерть, оба раза мимолетных и вызванных печальными церемониями над прахом только что отошедшего приятеля, по свидетельству всех лиц, видевших Петра Ильича в эти дни, – ничто в его словах и поведении не давало повода считать его настроение удрученным. Напротив, все сходятся в противоположных впечатлениях.

До какой степени Петр Ильич в это время был полон веры в себя и бодр в ожидании ближайшего будущего – видно из того, что он с необыкновенной твердостью и самообладанием перенес удар его артистическому самолюбию, нанесенный опять, как с «Воеводой», С. И. Танеевым. Не знаю, в который из двух дней, 7-го ли вечером или 8-го, Петр Ильич показал ему только что оконченный фп. концерт № 3, посвященный пианисту Диемеру, сделанный из первой части предполагавшейся симфонии. Вещь не понравилась С. И. Танееву; он нашел ее не виртуозной и, как всегда, откровенно высказал это. Петр Ильич на этот раз не разорвал нового сочинения, но не потому, что не поверил отзыву, а потому, что, решив не печатать его, хотел в рукописи показать Диемеру как доказательство того, что исполнил давно данное обещание.

Н. Д. Кашкин так описывает последнее пребывание Петра Ильича в Москве:

Мы встретились на панихиде в церкви Николы в Гнездниках, а оттуда Петр Ильич поехал в Данилов монастырь на могилу Зверева. 9 октября утром он обещал быть в консерватории, где ему должны были спеть сделанный им из одного места фортепианной фантазии Моцарта вокальный квартет. Музыка Моцарта осталась почти без изменений, а слова написал сам Чайковский. Квартет был сделан еще в марте 1893 года, и Петр Ильич тогда еще выражал желание послушать его. Е. А. Лавровская обещала ему дать выучить квартет учащимся в ее консерваторском классе, а в этот приезд сообщила, что квартет готов, и утром 9-го октября несколько человек собрались его слушать в консерваторском зале. Мы с Чайковским уселись рядом посредине зала, квартет спели очень хорошо, и Петр Ильич попросил его повторить, что и было исполнено. Он сказал мне, что для него эта музыка имеет неизъяснимую прелесть, и он сам не может хорошенько отдать себе отчет в том, почему эта необычайно простая мелодия так ему нравится. Отблагодарив исполнителей и К. А. Лавровскую, Петр Ильич ушел из консерватории, пригласив меня обедать у него вечером в «Московской» гостинице.

В Москву в это время приезжал директор гамбургского театра Поллини, бывший горячим поклонником таланта Чайковского и ставивший у себя в Гамбурге его оперы. Пришедши вечером к обеду в «Московскую» гостиницу, я нашел там Поллини, В. И. Сафонова и еще двух заграничных гостей. Оказалось, что обед имел полуделовой характер, потому что обсуждалось предложение Поллини о большом концертном путешествии по России с немецким оркестром, под управлением русских дирижеров. Поллини предполагал собрать отличный оркестр в Германии и в летний сезон, начиная с июня, сделать с этим оркестром путешествие по средней и южной России, по прибрежью Черного моря и Кавказу, по Волге и т. д. Дирижерами должны были быть Чайковский – для своих сочинений, а В. И. Сафонов – для остальной программы. Оркестр должен был в мае месяце прибыть в Москву и сделать тщательнейшим образом репетиции для двух симфонических концертов – больше в одном городе не предполагалось давать, – а с июня предполагалось начать путешествие, причем в большинстве городов думали давать только по одному концерту. Проект был соблазнителен в том отношении, что при средствах Поллини и его знании дела он мог устроить все наилучшим образом, и подобные концерты для провинции были бы совершенно неслыханными по средствам исполнения и тщательности подготовки. Проект Поллини, в принципе, был очень сочувственно принят всеми присутствовавшими, решили тщательнее выработать детали, составить подробные сметы и по возможности осуществить предприятие ближайшим летом. Поллини, В. И. Сафонов и один из иностранцев ушли в смежную комнату, где занялись некоторыми предварительными соображениями относительно общей постановки дела, бывшая тут же заграничная певица уехала в свою гостиницу или в театр, и мы остались вдвоем с Петром Ильичом. Мы не виделись все лето, и потому переговорить нашлось многое. Он рассказывал мне о Кембридже, с большою симпатией говорил о профессоре тамошнего университета, поместившем его у себя, и об одном из сотоварищей по докторству, Арриго Бойто, очаровавшим его умом и образованностью. Я рассказывал о поездке, сделанной мною по Швейцарии и Дании, он с большим интересом расспрашивал у меня разные подробности, потому что сам давно хотел туда съездить, но ему все почему-то не удавалось. Только узнав, что я был недалеко от Бергена, он начал с горячностью пенять мне, что я не заехал познакомиться с жившим поблизости Бергена Э. Григом. Петр Ильич не только ценил его композиторский талант, но и очень любил как людей Грига и его жену, по его словам, – ангела-хранителя своего мужа, обладающего хрупким здоровьем. Нечувствительно разговор перешел на наши общие утраты: смерть Альбрехта и Зверева; пришлось с тем вместе вспомнить, что наш прежний кружок страшно поредел, и уже немного нас осталось. Невольно пришла в голову мысль: чей-то будет ближайший черед безвозвратного ухода? Я с полным убеждением сказал Петру Ильичу, что, вероятно, ему придется всех нас пережить; он оспаривал эту вероятность, но в заключение сказал, что он никогда себя не чувствовал ни таким здоровым, ни таким счастливым, как в настоящее время. Петр Ильич в тот же вечер должен был уехать с курьерским поездом в Петербург, и пора уже было отправляться на железную дорогу. Он ехал дирижировать в Петербурге своей новой симфонией, шестой, совершенно мне неизвестной; автор сказал мне, что относительно первых трех частей у него нет никаких сомнений, но последняя часть составляет еще для него вопрос, и, быть может, после петербургского исполнения часть эта будет уничтожена и заменена новой. Концерт музыкального общества в Москве был назначен на 23-е октября; Чайковский предполагал вернуться в Клин несколькими днями ранее, а в день концерта приехать в Москву. На случай, если бы мы не встретились в концерте, он назначил свидание после концерта в «Московской» гостинице, куда он хотел привести ужинать несколько человек, и в том числе певца Е. Удэна, приглашенного в музыкальное общество по его указанию. На этом разговор наш кончился, мы все распростились, и Чайковский поехал на железную дорогу, куда багаж его был уже отправлен из гостиницы. Ни Петр Ильич, ни я проводов не любили, а потому мне и в голову не пришло поехать с ним на станцию, тем более что через две недели мы предполагали опять свидеться, а возможность вечной разлуки, конечно, не приходила нам в голову.