Марат Гизатулин - Булат Окуджава: «…От бабушки Елизаветы к прабабушке Элисабет»

С большим трудом прописали в село Канакерт [32] Ныне этот посёлок входит в городскую черту Еревана. — М. Г. . Я вязала, стирала, но вскоре меня и оттуда выгнали. Сына Витю надо было учить.

Она ещё раз съездила в Тбилиси, теперь вместе с Виктором — на свадьбу Булата.

Кстати, многие, даже близкие, люди не помнят, чтобы мама Булата была на его свадьбе. Ирина Живописцева, сестра невесты, этого не помнит, не помнит и самый близкий друг Булата тех лет Давид Барткулашвили, бывший на свадьбе свидетелем. Зато помнят сам жених и его младший брат Виктор. Видимо, после всего перенесённого Ашхен была такой тихой, такой незаметной, что её могли и не запомнить окружающие. Именно такой, тихой, «пришибленной», описал её сын в своём позднем рассказе «Девушка моей мечты».

Посёлок Канакерт оказался слишком близко к Еревану, поэтому здесь Ашхен тоже жить было нельзя. Пришлось ехать подальше в глубинку. С большим трудом прописалась в Кировакане. Ныне этот старинный город носит имя Ванадзор. Уже упоминавшаяся диссертантка почему-то назвала Кировакан деревней, хотя это был третий по величине город в Армении после Еревана и Ленинакана [33] Ныне — Гюмри. .

Витя пошёл в седьмой класс, а Ашхен на работу так никуда и не брали — боялись, хоть она была согласна на любой труд. Промыкалась она так чуть не целый год, да в отчаянии и написала письмо в НКВД, чтобы её снова посадили, ибо на воле она всё равно с голоду умрёт. И тогда ей предложили должность бухгалтера на трикотажной фабрике. Это был уже сентябрь 1948 года. Сын перешёл в восьмой класс. Наконец, они зажили — не сказать, чтобы очень счастливо, но появилась хотя бы какая-то стабильность, какое-то спокойствие. Ашхен даже выкраивала какие-то деньги со своей скудной зарплаты, чтобы послать их в Тбилиси сыну-студенту.

Но спокойствие продлилось совсем недолго. Через четыре месяца вызвал её к себе директор фабрики. Она заходит в кабинет, а там офицер сидит, чекист.

Ничего не объясняя, отвезли её в Ереван. Хорошо хоть, она как-то сумела сообщить родственникам, чтоб присмотрели за Виктором.

Этот 1949 год вообще несчастливым был, — а много ли их было, счастливых годов? Но в 1949-м, кроме повторного ареста Ашхен и бегства из Еревана Сильвы с мужем, случилось и ещё одно несчастье — умерла мама сестёр Налбандян Мария Вартановна. Наверное, она не смогла перенести повторного ареста дочери. При жизни все её называли Таточкой — дети, внуки. Все её обожали. Она была тихая, нежная и добрая.

Кстати, следует обратить внимание на то, как комментируют повторный арест Ашхен Степановны биографы Булата Окуджава.

Вот Дмитрий Быков пишет:

Тогда начались аресты так называемых «повторников» — выпущенных после войны брали опять и приговаривали в лучшем случае к бессрочной ссылке.

Интересно, а что же могло быть в худшем случае, если с 1947 года в СССР была отменена смертная казнь? [34] См.: Указ Президиума ВС СССР от 26.05.47 «Об отмене смертной казни». И не было для «повторников» никаких других приговоров, кроме бессрочной ссылки. Никаких новых дел для осуждения на ссылку не заводили, некогда было возиться, приговор выписывали по старому делу. А весной 1948 года вообще перестали выпускать политических, у которых заканчивался срок, — их просто отправляли в ссылку. Так что ни «лучших» случаев, ни «худших» просто не было, был конвейер.

Дело в том, что в первую волну репрессий 1930-х годов заключённые столько всего понастроить успели, что теперь, после их освобождения, там стало некому работать. Именно потому и вышел указ об отмене смертной казни, — не из-за каких-то гуманистических соображений, а потому, что нужна была дармовая рабочая, точнее, рабская сила.

Однако вернёмся к Ашхен.

Шесть месяцев я сидела в Ереване. Армянские следователи обращались хуже, чем русские. Целых шесть месяцев тащили нас поездом, один месяц в Баку в тюрьме были, потом в Астрахань поездом отправили, потом Грозный, потом Саратов, потом Челябинск, потом Новосибирск, и в конце концов в Красноярске остановились. Приговор был простой: бессрочная ссылка в Сибирь за троцкистскую деятельность по 10 и 12 статьям, укрывательство контрреволюционной деятельности мужа [35] Из беседы с Гизо Зарнадзе. .

Ашхен выпало отбывать свою пожизненную ссылку в райцентре Большой Улуй в двухстах пятидесяти километрах от Красноярска. Получила работу экономистом в артели, подрабатывала — вышивала прекрасные салфетки, полотенца, скатерти для местных жителей.

…«Мама — белая голубушка» Ашхен Степановна Налбандян, высокая, стройная, с красивым строгим лицом, казалась мне кавказской княгиней. Она была искусной вышивальщицей, брала заказы у местных дам. Её тончайшее рукоделие, крохотные розочки, незабудки, кисти сирени не могли не поражать тех, кто знал, что этим рукам приходилось делать во время восьмилетнего заключения в лагере [36] Маевская И. Вольное поселение. М.: Возвращение, 1993. .

В ссылке Ашхен встретила многих подруг, с кем отбывала когда-то свой первый срок в Казахстане.

Обратимся снова к уже цитировавшимся воспоминаниям Ксении Чудиновой:

По делам артели я ездила в Красноярск и там встретила Ашхен Налбандян. Она повела меня к Ольге Шатуновской. Это было великой радостью и счастьем. Ольгу я знала по её работе в Московском горкоме партии. Это удивительный человек, сплав воли, коммунистических убеждений, любви к людям, порядочности и скромности. Член партии с 1915 года, Ольга совсем юной работала в Баку в подполье.

Мы ещё вернёмся к Ольге Григорьевне Шатуновской, — поэтому такая подробная цитата о ней.

Тем временем старший сын Ашхен окончил университет и вместе с женой отправился учительствовать в Россию. И младшего брата Виктора взял с собой, доучиваться в последнем классе. Может, там, в российской глубинке, люди забудут, что они дети «врагов народа»?

Окончив десятый класс в сельской школе, где Булат преподавал русский язык и литературу, Виктор предпринял попытку поступить в МГУ. И хотя он был медалистом, его не взяли — для детей «врагов народа» двери главного университета страны были закрыты. Получив такой удар, Виктор не сразу от него оправился, если вообще когда-нибудь оправился. Он не стал больше никуда поступать, уехал к маме в ссылку и жил у неё некоторое время.

Наконец, Сталин умер.

Ашхен вспоминала, как они в ссылке встретили эту новость: «все плакали». Действительно, после смерти Сталина очень многие плакали, и даже заключённые, и этот факт часто приводят в качестве аргумента в пользу всенародной любви к нему. Забывая о том, что многие плакали не от души, а от страха, что их сочтут недостаточно лояльными.

Ашхен после освобождения приехала в Москву к сестре Сиро