Вадим Верник - Книга победителей [litres]

– Это была моя любимая роль.

– Правда?

– Во-первых, многое было связано с Юрием Ивановичем Ереминым, руководителем театра. Как-то он взял меня за руку и повел. Я имею в виду – в профессиональном театре. Когда я играл эту роль, случилось то, из-за чего в профессии и стоит находиться. На одном спектакле, играя Ганечку, я вдруг понял, что говорю не я, это не мой голос, не мое тело. Такое состояние длилось секунды три. Я сказал какую-то фразу, и у меня аж мурашки по телу пошли, потому что я понял, что что-то такое произошло. Вот это первый раз со мной случилось, когда я играл Ганечку, поэтому я так эту роль полюбил. Я даже сейчас не понимаю, что это было такое.

– Может, и не надо искать таким вещам объяснение. У тебя вроде бы всё складывалось в Театре армии, а ты оттуда ушел. Что, кто-то покушался на твою свободу?

– Нет. Понимаешь, когда ты долго работаешь в одном коллективе, у тебя размываются критерии. У тебя могут быть какие-то победы, но вот эти твои победы уже не являются победами для искусства. Да, ты для себя можешь совершить подвиг, только в искусстве его никто не заметит. Для себя ты, возможно, очень сильно вырос, а для людей, которые пришли в театр… Они этого роста и не заметили. Я прекрасно понимаю Валентина Иосифовича Гафта, который сменил пять театров. Я в принципе тоже пять театров поменял. Мне кажется, это правильно, но это очень сложно: и уходить сложно, и к чему-то новому привыкать непросто. Но делать это необходимо для того, чтобы сберечь свой внутренний, театральный, творческий, индивидуальный мир.

– Не так давно ты возглавил государственный театр имени Ермоловой…

– …чтобы разрушать его изнутри. (Улыбается.)

– Прекрасно звучит! То есть ты, Меньшиков, оказывается, еще и революционер по натуре.

– В общем да. Вадим, я снял из репертуара двадцать четыре названия из двадцати восьми. Сейчас многие говорят, что это гениальный ход – мол, он сжег все мосты. А когда я это делал, у меня и мыслей таких не было. Я понимал, что поступаю правильно, и если бы мне сказали, что так делать нельзя, я бы ушел.

– Подожди, ты снял двадцать четыре названия, в театре осталось четыре. Что дальше? Спектакли ведь должны идти каждый день.

– Будут идти спектакли моего «Театрального товарищества». Я же не могу играть их на сцене театра имени Моссовета, если стал художественным руководителем театра имени Ермоловой.

– Понятно, теперь это театр имени Ермоловой тире имени Олега Меньшикова.

– Секунду! Я всё делаю для того, чтобы вернуть театру нужного, правильного, хорошего зрителя. Для того чтобы не треть зала рядом с Кремлем была заполнена. Смотри, как получается: приглашаешь в театр звезд – плохо, не зовешь, говорят, что он хочет один солировать.

– Сейчас будут идти на Меньшикова. А что делать остальным бедным актерам?

– Бедные актеры! У меня сейчас висит пять распределений ролей в новых спектаклях, приеду – повешу еще четыре. В ноябре мы открываем сезон спектаклем «Самая большая маленькая драма» по Чехову, ставит Радик Овчинников, а играть будут Валентин Иосифович Гафт и Владимир Алексеевич Андреев, бывший художественный руководитель театра. Женя Каменькович выпускает «Язычников» по пьесе Анны Яблонской, скандальная пьеса с матом, с проблемами…

– Так, на радикальную драматургию нацелился.

– Знаешь, мы с Женей поговорили и решили, что какие-то матерные слова мы смягчим. Но это как раз не так важно. Там есть другие проблемы, с церковью например. А у кого их сейчас нет? Вот в ноябре уже две премьеры будут. Потом «Портрет Дориана Грея», где я играю лорда Генри. А уже позже, в марте-апреле, в здании театра мы открываем новую сцену на сто сорок мест.

– Скажи, предложение возглавить Ермоловский театр застало тебя врасплох?

– Ты знаешь, года три до этого у нас с Андреевым уже были разговоры. Сначала он предлагал поиграть вместе. На это я ему сказал, что у меня есть своя антреприза, мне есть чем заниматься. И на этом мы с ним тогда расстались, а потом возникла вторая волна. Мне кажется, он сам не думал, что вот так всё произойдет.

– До своего нового назначения ты, как я понимаю, работал в спокойном режиме. Я знаю, что ты репетировал в своем «Товариществе» «Сильву», потом тебе это надоело, и ты репетировать перестал.

– Всё совсем не так. Я не репетировал «Сильву». Егор Дружинин уже поставил номер «Красотки кабаре», а потом я слег с перитонитом. Мне на полгода запретили любую физическую нагрузку. Я только из-за этого прекратил.

– Как же ты себя до такого состояния довел, Олег?

– Мне врачи сказали, что у меня заниженный болевой порог, я вообще боли не чувствовал. Настька (супруга Меньшикова – актриса Анастасия Чернова. – Прим.) меня спасла, она как-то стала трогать живот, а он как барабан. Меня мутит, я понимаю, что мне плохо, но вроде ничего не болит. Она вызвала «Скорую». Ты же знаешь, как мы все: не смей, сейчас всё пройдет, какая «Скорая»! Она не послушала и вызвала, а врачи сказали, что еще бы минут тридцать-сорок – и всё, кранты. Четыре часа Настя сидела около… хотел сказать гримерной – операционной. Я единственное, что помню, – не могу идти по коридору от боли. У меня было только одно желание: чтобы мне поскорее сделали укол. Мне уже было наплевать, проснусь я или нет, только уколите, чтобы я уже ничего не чувствовал.

– Невероятно, Олег…

– У меня после всего этого появились какие-то новые силы. Вот как сейчас с театром. Вроде бы ты говоришь, такая размеренная у меня была жизнь, а сейчас мне суток не хватает, мне не хочется ложиться, думаю, быстрей бы ночь прошла. У меня такого давно не было. Если я в Москве, то приезжаю в театр к десяти – десяти тридцати. Такого вообще у меня никогда не было.

– Ты жаворонок?

– Жаворонок – это кто? Тот, кто поздно встает?

– Нет, поздно встает сова, а жаворонок, наоборот, рано.

– С годами я стал вставать рано. Но мне хочется это делать! Понимаешь, я хожу по театру, что-то придумываю. У меня нашлось столько друзей, которые готовы помогать. Сейчас мне делают фойе, зрительный зал, гримерные, служебный буфет. Департамент культуры помогает. Хотя в нашем государстве существовать очень сложно, такое у нас количество бумажек и подписей – сдохнуть можно! Но меня приняли…

– Актеры?

– Да. Я вообще собрал даже не труппу, а сделал такое собрание коллектива театра. Те изменения, которые я предлагал, касались и касаются не только труппы, а всего театра. Послушай, в театре не было компьютерной продажи билетов. Ты можешь себе представить такое в двенадцатом году двадцать первого века! Там продавали билеты по театральной книжке.