Анна Ветлугина - Данте Алигьери

Данте содрогнулся от отвращения и хотел вернуться к себе под крышу, но его ноги сами двинулись вслед ужасной процессии. Шествие долго двигалось по улицам. Прошло мимо Меркато-Веккьо – городского рынка, после которого толпа заметно увеличилась. Мимо церкви Святой Маргариты, проводившей преступника звоном колоколов. Наконец впереди показались серые городские стены и виселицы, на которых болтались тела казненных, полусъеденные птицами. От некоторых почти ничего не осталось. Рядом на стенах виднелись искусно нарисованные фигуры людей – заочно осужденные, находящиеся в бегах.

Ругательства и оскорбления, сопровождающие преступника на протяжении всего пути через город, разом стихли. Мрачная картина заставила всех вспомнить о собственных грехах. Окруженный стражниками опальный гибеллин медленно шел к виселице, недавно сколоченной из свежеоструганных досок. Отныне каждый шаг его имел особое значение, поскольку из этих последних шагов состояла теперь вся его оставшаяся жизнь.

– И ты, постреленок, уже здесь! – Паола схватила мальчика за плечо, стремясь удержать, словно одно небольшое движение в направлении виселицы могло стать для него роковым. От няньки кисло пахло винным перегаром. Данте прижался к ее толстому животу, продолжая неотрывно наблюдать за происходящим.

– Сейчас на него наденут белую рубашку, – зашептала Паола, – и поминай как звали! Здесь во Флоренции не дают драться с палачом. А вот в одном городке, где я работала девчонкой, был такой обычай. Ежели повалишь палача на землю – тебя сразу оправдают. Этот бы точно повалил, такой дюжий… Хотя это если только Бог поможет, а Он не помогает гибеллинам. Во Франции, говорят, девушкам позволяется брать осужденных в мужья. Если кто возьмет, тогда не вешают. Жаль, я давно не девушка. О! Смотри, какие у него сильные плечи! А какие красивые ноги! Зачем он не родился гвельфом?

Переодевание закончилось. Судья огласил приговор. За участие в заговоре и подстрекательство к мятежу пополанин Буаноконте Строцци приговаривался к смерти через повешение. Несчастный, встав на колени, принял последнее причастие. Затем последовало исполнение приговора.

Казалось, время замедлилось. Так тягуче тянулись последние минуты, пока преступник поднимался по ступенькам и ему вдевали голову в петлю. Даже когда у него из-под ног выбили лестницу – казалось, она падает плавно, будто перышко. И тут петля затянулась и все изменилось. Будто стрелка башенных часов вдруг пустилась вскачь. За мгновение Данте успел увидеть мелькание тысячи выражений на лице повешенного, затем их сменила судорога смерти. Послышались страшные хрипы. Мальчик, не в силах смотреть, зарылся лицом в нянькину рубаху.

По дороге домой Дуранте долго молчал. Потом спросил Паолу:

– Алигьери ведь не гибеллины?

– Еще чего выдумал! Конечно, вы – гвельфы. А то бы я не работала в вашем доме.

– А откуда они взялись?

– Кто? Гвельфы или гибеллины?

– И те и эти.

– Ты разве не знаешь? Это пошло с тех времен, когда мессир Буондельмонте обещал жениться на дочери другого мессира – Одериго Джантруфетти. А жена мессира Донати, коварная мадонна Альдруда, уже задумала выдать за него свою дочь. И вот она увидела Буондельмонте в окно на улице, вышла нарядная на балкон своего дворца и говорит: «Зайди, у меня что-то есть для тебя». Он зашел, а она привела к нему дочку и говорит: «Это тебе. Бери ее в жены, не правда ли, она красива, как королева?» Тот смутился, он не мог нарушить обещания, данного Джантруфетти. Но Альдруда сказала: «Можешь. Я заплачу им пеню». И он согласился. Девушка была удивительно хороша. А мессир Одериго почувствовал себя смертельно оскорбленным, ведь его дочерью пренебрегли. Он пожаловался друзьям из знатного рода Уберти, и они вместе порешили убить вероломного изменника прямо во время свадьбы. Так брачный пир потонул в крови и началась вендетта между Буондельмонте и Уберти. А они имели огромную силу, и от их войны весь город раскололся на две части.

– Эти коварные Донати, конечно, были гибеллины? – спросил мальчик.

Служанка отмахнулась:

– Кто сейчас уже это помнит? Полвека прошло с тех пор.

«Странно все это, – думал Данте, – если они поссорились из-за невесты, при чем тут император и папа? А отец… получается, он помогал врагу… да нет, почему же помогал, он просто искал для себя выгоды. Или все же хотел помочь? И эти шарики? Части святыни, украденные неблагодарным сыном, или никчемные безделушки?

Голова грозила лопнуть от обилия тяжких мыслей.

– Паола, – начал мальчик, – ты должна выслушать меня, как если бы ты была священником.

– Что за ересь ты несешь, – недовольно проворчала та, – к тому же слушать мне сейчас некогда: пора варить похлебку.

– Но, Паола…

– Потом, потом…

Короткие южные сумерки уже готовились выйти из тени оливковых рощ, когда старшая служанка, наконец, нашла время.

– Немедленно иди к отцу, – велела она, дослушав.

Дуранте потупился.

– Думаешь, выдерет розгами? – подмигнула Паола. – Ничего не бойся. Это, наоборот, хорошо. Если у тебя есть грех – отцовское наказание его смоет. Лучше ведь один раз пострадать, чем потом вечно мучиться в аду.

На дрожащих от страха ногах мальчик поднялся из кухни в кабинет отца. Патер находился в превосходном расположении духа. Он сидел за своим любимым резным столиком, потягивая вино из кружки и рассказывая соседу Гвидо о Божественном Промысле.

Вообще-то провинившимся детям следовало подходить к отцу без свидетелей, но присутствие постороннего давало надежду на снисхождение. Данте притаился за дверью, собираясь с силами.

– Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут, – гудел голос Алигьери-старшего, – видишь, все сказано в Писании. Совпадений не бывает.

– Я говорю не о совпадениях, – возразил сосед, – те случаются, когда не ждешь. Но казнь Строцци трудно назвать неожиданной.

Алигьеро усмехнулся:

– На то и рука Господня, чтобы вести путями закономерности тех, кто достоин этого.

Последние слова явно задели гостя.

– С каких это пор лихоимцы стали особенно достойны? – пробормотал он немного невнятно.

Хозяин, однако, и не думал смутиться:

– Вовсе не достойны. Ибо сказано в Писании: «…не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остается блудником или лихоимцем… с таким даже и не есть вместе» [13] 1 Кор. 5:9–11. . Угощайся, кстати. Этот цыпленок особенно хорош с кардамоном.

Дуранте, вновь погрузившийся в тяжелые мысли, забыл, что он прячется, и громко шаркнул башмаком.

– Кто там?! – крикнул отец.

Прятаться дальше стало бессмысленно. Мальчик вошел и решительно протянул на ладони пять коралловых шариков: