Михаил Фишман - Преемник. История Бориса Немцова и страны, в которой он не стал президентом

А в это время в кабинете заместителя министра обороны СССР Владислава Ачалова шло совещание: когда и как штурмовать Белый дом. Крючков хотел назначить штурм на 4 часа утра. На это совещание вызвали и генерала Лебедя. Лебедь доложил, что у Белого дома стоят 100 тысяч человек и любая силовая операция закончится массовым кровопролитием. При этом по требованию Ачалова он даже нарисовал карандашом что-то похожее на план атаки. С точки зрения военной науки план был откровенной халтурой, но главное, он сам собой как будто растворился в воздухе: военные смотрели на этот план, кивали – и ничего не происходило. Никто не хотел брать на себя ответственность. “ГКЧП стал заложником разобщенности, нерешительности и принципа коллективной ответственности”, – пишет Игнац Лозо 16 .

В самом начале путча Крючков по малодушию совершил ошибку: он рассчитывал договориться с Ельциным и не отдал приказа о его аресте. А на второй день было уже поздно: ГКЧП потерял инициативу. Весь мир ловил каждое слово Ельцина. Даже введенная заговорщиками цензура давала сбои: например, в программе “Время”, главных вечерних новостях Первого канала, вышел длинный сюжет про оборону Белого дома. Огромный митинг перед Белым домом парализовал волю военных. Крючков перекладывал решения на них, но они бездействовали. “Все перекидывалось на военных, передавалось в их руки, причем устно, без четких указаний и направления официальных документов, – вспоминал потом Ачалов. – Получилось так, что каждый был сам за себя” 17 .

Вечером 20 августа на последнем совещании ГКЧП Крючков и министр внутренних дел Борис Пуго снова предложили разогнать людей, собравшихся перед Белым домом, и перевести Ельцина под домашний арест, но эта идея тоже повисла в воздухе. Никаких решений заговорщики опять не приняли. В итоге дело ограничилось введением в Москве комендантского часа. Министр обороны Язов с самого начала был против применения силы. Он распорядился ввести ночное патрулирование города, причем военные получили приказ не стрелять и не реагировать на провокации. Проблема была в том, что в демократическом лагере про этот приказ никто ничего не знал. Наоборот, слухи, что будет штурм, весь вечер просачивались в Белый дом, и все готовились к штурму.

Обстановка в Белом доме и вокруг него становилась все более тревожной. На улице жгли костры и по-прежнему строили баррикады. Внутри Ельцин обзванивал лидеров государств. “Эти три дня он вел себя как настоящий русский мужик. Крепкий и отважный, – вспоминал потом Немцов. – Наверное, так вели себя командиры, когда отбивали атаки во время войны”. (Интересно, что Немцов уже в эти дни обратил внимание на одну из главных ельцинских черт – перепады настроения: “Он отдавал какие-то команды, порой непродуманные, что кому делать, потом впадал в какую-то меланхолию, потом опять приходил в себя и начинал руководить обороной” 18 .) Председатель Верховного совета Руслан Хасбулатов предупредил депутатов о возможном штурме и даже предложил раздать оружие. “У нас хорошо организованная оборона, – докладывал депутатам глава обороны Белого дома генерал Кобец, – 16 баррикад, из них 12 – на внешнем отводе, на расстоянии 1400–1200 метров от Белого дома. 300 вооруженных профессионалов, кроме того, афганцы и 1500 ополченцев, в основном студенты…” 19 Потом, после путча, журналист “Огонька” так описывал эту ночь: “Среди депутатов возникла тема валидола; кто-то вспомнил, что с утра ничего не ел, а сейчас – глубокая ночь; его утешили, объяснив, что пулю в живот лучше получить голодным. Рассматривались варианты: нас арестовывают, помещают в казармы, где мы продолжаем нашу работу… Нам дают пинка под зад, и мы вылетаем на улицу… «Ровно двадцать три года назад, – сказал депутат Шейнис, – танки вошли в Прагу». Борис Немцов выкликнул желающих ехать в войска…” 20 Но штурма не было. Причиной трагической гибели трех человек той ночью в туннеле под Калининским проспектом на Садовом кольце стали охватившая город паника и ожидание штурма. Взвод БМП въехал в туннель и уперся в баррикаду из троллейбусов и арматуры. Он даже не двигался в направлении Белого дома, но разгоряченная толпа этого не понимала. Как москвичи могли отличить в тот момент патрулирование от штурма? Толпа стала забрасывать бронетехнику камнями и бутылками с зажигательной смесью. Некоторые полезли на борт передовой машины и закрыли смотровое окно брезентом. Среди них был и 23-летний Дмитрий Комарь – он упал с борта, и его задавило гусеницами, когда машина стала резко двигаться взад-вперед, пытаясь освободиться от нападавших. Одновременно перепуганные механики стали стрелять в воздух, пытаясь отогнать толпу, но одна из этих предупредительных пуль рикошетом попала в 43-летнего Владимира Усова, и он погиб. 28-летнему Илье Кричевскому пуля попала в голову, но, как это произошло, так и осталось неизвестным. Через три дня похоронная процессия растянется на весь центр города, Горбачев присвоит Комарю, Усову и Кричевскому звания Героев Советского Союза – так они посмертно станут последними героями СССР, – а год спустя уже Ельцин наградит их медалями “Защитнику свободной России”.

Комарь, Усов и Кричевский погибли между полуночью и часом ночи. Потрясенный этим известием Язов тут же отдал приказ прекратить патрулирование, а с рассветом – вывести войска из города, и таким образом подписал ГКЧП приговор. Ночью Крючков еще размышлял о штурме, но поезд уже ушел. Он еще надеялся на лучшее, когда утром подчиненные Язова согласовывали с мэрией Москвы детали вывода войск. “Умели напакостить – надо уметь и отвечать”, – сказал Язов заговорщикам, когда те приехали к нему, чтобы уговорить маршала “идти до конца” 21 .

Двадцать второго августа Россия праздновала победу: заговорщики арестованы, Горбачев вернулся в Москву еще ночью, а в полдень над Белым домом взвился бело-сине-красный триколор – возрожденный российский флаг. Под стенами Белого дома собрались торжествующие москвичи. В желтых штанах и серой куртке, Немцов стоял на балконе Белого дома недалеко от Ельцина, смотрел на это море людей и ликовал вместе со всеми – эта была общая, огромная, волшебная победа. Это были величественные и духоподъемные дни и недели, когда казалось, что все возможно. Силы зла, давным-давно накрывшие Россию мглой, вышли на свой последний бой и проиграли. Они просто испарились, растворились в воздухе. Обветшалая, проржавевшая коммунистическая диктатура вдруг рассыпалась в пыль, мгла рассеялась, и в свете дня проступила дорога к демократии и свободе. Дорога в будущее.

К концу сентября Лев Пономарев и его соратники по “Демократической России” уже сильно негодовали. Диктатура рухнула, но дел невпроворот, и надо ковать победу, пока горячо: судить ГКЧП, запрещать КПСС, формировать власть, готовиться к новым выборам, наконец, а Ельцина нет – он уехал в свою резиденцию в Сочи и пропал там. “Демократическая Россия” была самой мощной политической силой того времени. Она организовывала самые крупные в истории страны митинги в 1990 году. Без ее поддержки Ельцин не одержал бы свою главную победу и не стал бы председателем Верховного совета РСФСР. И вот теперь Лев Пономарев и его соратник священник Глеб Якунин собирались лететь к Ельцину в Сочи – с ультиматумом: если он в течение недели не вернется в Москву, то “Демократическая Россия” перейдет к нему в оппозицию.