Александр Малиновский - Избранное. Том 1

Когда 26 апреля у меня родился внук Виктор, мы на нашей даче, два деда и отец Вячеслав, упаковали, завернули в пленку пару бутылок: коньяк и болгарское сухое вино, написали на листке из записной книжки пожелание, заложили все в нержавеющую трубу и закопали. Договорились – через пятнадцать лет, на его день рождения, показать ему это место. И пусть сам достает и читает наше послание.

Когда я закапывал послание и вино, вдруг вспомнив о своем «черном ящике», в который сейчас говорю, подумал: было бы здорово, если бы и мои записи лет через пятнадцать оказались интересными хотя бы моему внуку. Когда он вскроет наше послание, мне будет шестьдесят пять лет. Конечно, если доживу. Пусть внук через пятнадцать лет услышит мой голос. И пусть вино не потеряет своей крепости, а, наоборот приобретет новые качества. Может быть, мой голос, мои суждения не утратят терпкости, донесут запах и дух нашего времени, его приметы. Ведь когда-нибудь к нам из будущего, издалека прислушаются и задумаются: кто мы были такие, почему мы такое наломали? Отчего не могли делать очевидные вещи, в силу каких причин? И наступит ли в России такое время, когда возможно станет побороть то, что мешает нам сейчас? Наверное, цивилизация будет на другом уровне. Сначала мы ходили пешком, потом начали ездить на машинах, летать на самолетах, ракетах. Это и есть цивилизация! Вполне возможно, люди будут жить по-другому. Не на таких, как сейчас, самолетах будут летать, а на каких-нибудь шарообразных, яйцеобразных. Передвижение будет с иной скоростью. А культура? А ум? Хотелось, чтобы культура, опережая цивилизацию, поднималась быстрее. Вперед, все выше, выше и выше. Вспомним, Лев Толстой ходил пешком, верхом на лошади в валенках ездил по Москве…

Пришла правительственная телеграмма за подписью руководителя департамента нашей отрасли с поздравлениями по поводу избрания меня членом-корреспондентом Российской инженерной Академии. Приятно, что помнят в общем хаосе… Но большой радости нет. Радость, возможно, и была бы, если б я не так часто сталкивался с жутко суровой нашей действительностью. А она такова: на сегодня нет и не могут быть изобретены и разработаны нашими учеными технологии в нефтехимии, которые могли бы вывести предприятие из экономического провала. Почему? Ответ ясен, он лежит не в сфере науки и технологии, а в сфере ценовой политики и вообще политики. Цены на сырье и энергоресурсы так высоки, что они самую эффективную технологию делают убыточной. Наука в этой ситуации не спасает производство. Науку саму спасать надо. Сегодня профессор в институте получает меньше, чем уборщица на нашем заводе.

Работа с первых дней в секции Академии подтвердила мою оценку ситуации: забота Академии на сегодняшнем этапе – найти возможность выжить науке. Впрочем, одна ли наука в таком положении? Прекрасные артисты областного академического театра оперы и балета (я это увидел собственными глазами) по-настоящему бедствуют, но переносят это достойно и с большой долей артистизма. Куда деваться?

Газеты пестрят заголовками типа «Правительство Черномырдина подготовило небольшую экономическую революцию». Как прежде в лексиконе и в сознании россиян: революции, революции… Неужели хотя бы журналисты не понимают всю вредность этого слова, пусть даже в соединении со словом экономическая? Вот текст из журнала «Слово» № 1–2 за 1993 год, показывающий, что же было у нас до всех наших революций:

«Интересно взглянуть на державу 1913 года сквозь призму цифр и фактов. Вот, пожалуй, основная цифра, отражающая суть экономики: за последние десять лет до первой мировой войны превышение государственных доходов над расходами выражалось в сумме 2400 миллионов рублей. Налоги в России до первой мировой войны были самыми низкими во всем мире: в четыре раза меньше, чем во Франции, более чем в четыре раза меньше, чем в Германии, и в 8,5 раз меньше, чем в Англии.

За период с 1890 по 1913 год русская промышленность увеличила свою производительность в четыре раза. Обращает на себя внимание феноменальный объем экспорта зерна и муки. Например, в Англию в 1913 году вывезено 4 миллиарда пудов. Вот уж воистину: «откуда мы пришли, куда свой путь вершим»?

Если охватить взглядом весь путь, пройденный Россией в этом веке, пытаясь оценить его, начинаешь верить французскому политическому мыслителю Токвилю: «Нет хуже врагов прогресса, чем те, кого я бы назвал «профессиональными прогрессистами» – люди, которые думают, что миру ничего больше не требуется, как радикальное проведение их специальных программ».

До 1913 года и после него часть русской интеллигенции, состоящая из таких вот «профессиональных прогрессистов», очень многое сделала, чтобы нынешнее Правительство да и все наше общество оказались на краю экономической пропасти.

Найдут ли в страшных уроках прошлого наша интеллигенция да и все мы опору для созидания? Научимся ли мы каждый отдельно и все вместе эволюционному пути развития? Если нет, то средства разрушения в современном мире таковы, что мы рискуем всем человечеством сразу».

Итак, Солженицын возвращается на родину. Его приезд в Россию многими сопоставляется с уходом Толстого из Ясной Поляны, указывает на то, что два эти события, в начале века и в конце, не случайны для нас. Несомненно, и жизненные поступки, и само творчество Солженицына – это цепь подвигов. Обращенный ко всей России призыв его «жить не по лжи» так же, как и проповедь Льва Толстого, многое сделали для нашего Отечества. Но ведь он едет в страну со своими надеждами на здоровые силы общества, с верой в особую земскую демократию, в новое добровольное объединение государств, а реальность совсем не такова – огромная часть общества проголосовала за иные принципы…

Как все сложится? В своем отечестве пророков нет. А по достоинству мы ценим только ушедших, пример тому – Сахаров. Чем же станет для Солженицына его возврат? Его оружие – перо, а оно у него было отточено либо за колючей проволокой в своей стране, либо в далеком Вермонте. Ни опыта политической деятельности, ни опыта литературного общения в России последнего времени у него, к сожалению, нет. У него есть талант, но это другая категория. Порой поразительно беззащитная.

Боюсь, все, что скопилось в моем «черном ящике», представляет из себя длинный и скучный ряд рассуждений. Может, я перемудрил? Но любил же мой сельский дед разговаривать со своим четвероногим другом, добродушным дворнягой, подолгу выстраивая фразу и вслушиваясь в нее.

Зачем-то ему это было надо. Каких только собак у него не было! И имена он им придумывал неожиданные и забавные. Последнюю свою собаку он звал «Никак».

– Дяденька, как зовут вашу собаку?

– Никак!