Александр Малиновский - Избранное. Том 1

На прощание он, интеллигент в четвертом поколении, показал мне фотографии своего отца, который в свое время заведовал отделением в поликлинике. Они висят на стене у всех на виду. Показал фотографию деда, тоже возглавлявшего отделение. Познакомил меня с заведующим другого отделения, у которого дед и отец тоже работали в этой поликлинике. Я невольно позавидовал тому, что они знают, чем занимались их предки. И пожалел о том, что я этим похвастаться не могу.

…Отец мой пропал на войне без вести до моего рождения. Матушка – крестьянка, окончившая один класс сельской школы. Конечно, никаких записей, ничего не сохранилось. Я уже с год как начал поиски и составление своего генеалогического древа и столкнулся с большими сложностями. Тем не менее уже побывал в областном архиве, много просмотрел материала, касающегося своего села. Интереснейшие вещи. Это тема для особого разговора. Я нашел очень много родственников по линии деда, много – по линии отчима. Жизнь моих односельчан сквозь архивную пыль пробивается зримо и гулко. События села до 1917 года описывались очень тщательно, красивым каллиграфическим почерком. После семнадцатого года документы, как правило, имеют отрывочные сведения, оформлены часто химическим карандашом, очень плохим почерком, неграмотно, непоследовательно.

Много страшных курьезов. Например, в 1933 году был партийный пленум в моем селе. Одного крестьянина за то, что он допустил выпечку некачественного хлеба для участников пленума, сняли с работы и чуть ли не как врага народа подвергли наказанию.

Я, если будет время, постараюсь посидеть в областном архиве. Это очень полезно и для осмысления сегодняшних событий.

Галина Ивановна, заместитель начальника конструкторского отдела завода, рассказала мне:

– На нашего Анатолия Столяра одна дамочка – Леночка из технического сектора – глаз положила. Он зачастил к нам в отдел с уточнениями схем реконструкции одного из цехов, и она его несколько раз видела. Вчера подходит ко мне и как бы между прочим, а я чувствую, как она волнуется, спрашивает: «Галина Ивановна, а этот, загорелый такой, к вам все приходит, ну в курточке легонькой, он кто?» – «А-а, да это Столяр». «Столяр?! – не то разочарованно, не то удивленно повторила Леночка. – Надо же, а такой с виду интеллигентный человек, такие руки музыкальные, и вообще…»

Когда я пересказал этот маленький курьез Анатолию Столяру, моему знакомому, инженеру одного из НИИ в Москве, он так отреагировал:

– Это что! У нас был классный такой мужик, Марк Борисович. Так вот он только что к нам устроился на работу, никто его особенно не знал. И из первой же командировки прислал телеграмму прямо директору института: «ВЫЛЕТАЮ САМОЛЕТОМ ЧЕТВЕРГ УТРОМ ПОЕЗД». Полинститута ломало голову над этой абракадаброй. Начальник отдела, который его принимал на работу, тоже оказался в отъезде, и никто не мог сразу сообразить, какая связь в телеграмме между этими двумя средствами передвижения. Но с этой командировки Марка Борисовича Поезда сразу весь институт узнал. Такая популярная фамилия стала.

Странное чувство я испытываю в последнее время. Оно сродни тому, которое у меня было, когда я восемнадцатилетним приехал учиться в город. Конечно, много я не знал из обыденной жизни, из городского уклада. Но в некоторых вещах, особенно в литературе, как ни странно, не был отстающим. Прекрасное чувство тогда было… Я воспринимал себя представителем своего села в городе, как будто все село поручило мне представлять его и защищать. Я так в себе это и нес, так и поступал. Любые пренебрежительные слова в адрес села, не только моего, а вообще села, встречал очень болезненно. И при своем спокойном, достаточно уравновешенном характере, лез драться и постоянно был готов защищать с кулаками все то, что связано с деревней, с селом. Был я парень крепкий, сильный, хотя никто обычно не ожидал во мне большой физической силы. Но я боролся и защищал не себя, а всех нас, всех сельчан, облыжно оболганных, затюканное сельское мое население. Село мое давало мне силы. Мне всегда было до боли обидно за него, и я много переживал. Теперь кажется странным, как мне все-таки не свернули шею.

Сейчас, когда мне уже пятьдесят, чувствую себя частицей, но уже не села, а той части россиян, которая должна вынести или которая будет способствовать своим трудом выводу России из того удручающего состояния, в котором она оказалась. И у меня, как в мои восемнадцать лет, когда кто-то ругает Россию, смотрит свысока, пренебрежительно относится ко всему русскому, чешутся руки. Мне горько, что россияне походя, где ни попадя, бьют и ругают самих себя. Невыносимо, когда иностранцы смотрят на нас свысока. Но чаще всего они нам сочувствуют, часто говорят: вы умные, грамотные ребята, такие симпатичные, как же так получилось, что многое у вас не клеится?

Давно заметил: поэты, певцы, композиторы ушли или уходят от общественных тем. Горький опыт получен творческими людьми. Творчество на «заданную» тему, когда государственная идеология изменилась, утеряло былую значимость. Теперь авторы идут в лирику. Лирика – как стабильная инвалюта. Она общечеловечна и не упадет в цене, не подведет. Это так. Но чувство Родины, боль за нас всех сразу… Куда это девать? Наши отцы и деды жили во имя величия и процветания России, во многом отказывая себе. Для наших предков было характерно стремление к высшей правде, пренебрежение к сиюминутным интересам.

Мы те, в ком течет кровь красных и белых, мы заряжены генами отцов и дедов. Еще многие поколения будут нести это в себе. Изменить наш российский менталитет в одночасье невозможно.

Я понимал, что повышение тарифов на энергетику будет продолжаться. Но не такими же темпами! Сегодня с утра получил телетайпограмму о повышении цен на 35 процентов по сравнению с действующими. Мы за пять месяцев имеем минусовую прибыль по заводу. Как и чем расплачиваться дальше? Региональная комиссия, принявшая вчера такое решение, спасает энергетику области. Но что делать с нефтехимией? Договорились, что будем платить по старым тарифам, а разницу перенесем на первое полугодие 1995 года, погашая векселями. То есть мы доработаем этот год, но что делать в следующем? Не кабалы боюсь. Если даже нас «проглотят» по неоплаченным векселям, то кому мы нужны с такой дорогой продукцией? Нефтехимия будет не нужна. Перепрофилирование? Это возможно. Но это уже будет другой завод.

В организме моем какая-то болтанка. Очевидно подскочило содержание сахара в крови. Можно вывести такую зависимость: чем горше действительность, тем слаще моя кровь. Идет зуд по коже ног, быстрая утомляемость… надо сходить к врачам. Ими меня уже не напугаешь.

Из сегодняшнего номера газеты «Известия»: «В пятидесятые годы в России ежегодно рождалось 2,5–2,8 миллионов детей. В 1991 году в стране родилось 1,8 миллиона. В 1992 – 1,6 миллиона, в 1993 – всего 1,4 миллиона детей. В 1992 году в России было официально зарегистрировано 3,5 миллиона абортов. По последним данным, средняя продолжительность жизни в 1992–1993 годах у мужчин – 59 лет, у женщин – 72,7 года. Материнская смертность в 15–20 раз превышает показатели многих развитых стран. Если в России на 100 тысяч новорожденных приходится 50,8 материнских смертей, то в Скандинавии – 2,8, в Великобритании – 7, США – 9. По отдельным видам несчастных случаев смертность в России намного выше, чем в европейских странах. Особенно велико превышение среднеевропейского уровня смертности от убийств (в 20,5 раза у мужчин и в 12,2 раза у женщин)».