Иван Панкратов - Индекс Франка

«Как бы драться не пришлось», – подумалось ему. Виктор вздохнул, вернулся к Беляковой и взялся за уголок одеяла.

– Думаю, стоит посмотреть, например, живот, – сказал он, скорее, для Вадима. – Печень, селезёнка. Потом вены на ногах. Когда вы ещё к хирургу так запросто без очереди попадёте? Считайте – диспансеризация.

Говоря всё это, он внимательно, не моргая, смотрел ей прямо в глаза. И где-то там, где уже давно высохла слезинка, он увидел то, что должен был заметить сразу.

( «Помогите!» )

Короткая, как выстрел, вспышка боли и страха в глазах Лидии Григорьевны пронзила его. Виктор моргнул, не выдержав. В этот момент её губы едва заметно шевельнулись. Он не услышал, нет; просто понял, что не ошибся.

( «Помогите!» )

И тогда он решительно скинул с неё одеяло.

– Полицию вызывайте, – сказал Платонов Эльвире. – Прямо сейчас.

Хирург стоял между Лидией Григорьевной и её сыном, выставив вперёд руки в перчатках. Видел Виктор перед собой не мальчика в «кафельной» рубашке, желающего поскандалить. Это был всклокоченный монстр со сверкающими глазами – в него Вадим превратился в ту самую секунду, как на пол возле каталки упало одеяло.

Он ринулся из своего угла на врача, словно цепной пёс. Виктор такого не ожидал, хотя и понимал, что сын каким-то образом участвует во всей этой истории. Поначалу Вадим виделся в роли заботливого домашнего медика, ухаживающего за мамой, а оказалось…

Лидия Григорьевна за его спиной не издавала ни звука. Да, им с сыном было о чём молчать. Платонов не успел в деталях разглядеть всё – Вадим не дал ему этого сделать, – но запах синегнойки усилился многократно, а в глаза бросилась странная деформация правого бедра. Женщина была в юбке, однако ещё при перекладывании с каталки из «Скорой» она задралась, открыв ноги. И правая нога была совсем не похожа на здоровую.

Виктор успел резко развернуться, услышав за спиной быстрые шаги Белякова. Вадим вцепился ему в плечи с визгом придавленной дверью собаки и попытался рвануть в сторону, но весовые категории были неравны. Платонов устоял на ногах и практически не сдвинулся с места. Халат где-то затрещал, и тогда Виктор оттолкнул парня от себя что было сил. Беляков отлетел, как пушинка, свалив по пути лёгкую ширму, но на пол не рухнул, вцепившись в стол дежурного врача. Его бешеный взгляд упал на ножницы в пластиковом стакане рядом с раскрытыми историями болезни.

Когда Вадим медленно протянул к ним руку, Платонов и произнёс:

– Полицию вызывайте. Прямо сейчас.

Ошеломлённая происходящим Эльвира взяла телефонную трубку и, не отрывая взгляд от Белякова, стала нашаривать кнопки на аппарате. Но в этот момент раздался голос Лидии Геннадьевны:

– Сынок, не надо. Прошу. Ты очень старался – но пусть уже врачи помогут.

Она сказала это тихо, почти шёпотом, но все её услышали. Секунду спустя ножницы были снова на столе. Не спуская с Вадима глаза, Платонов медленно приблизился, протянул к ним руку, взял и передал Эльвире.

– Вы не будете мне мешать осмотреть маму? – выждав немного, осторожно спросил Виктор. Беляков отрицательно покачал головой. Хирург повернулся обратно к Лидии Григорьевне.

Долго разбираться не пришлось. Под колготками на правой ноге, ближе к колену, было большое, с детскую голову, образование, скрытое под мокрой от гноя повязкой. Нога от него смотрелась очень необычно, даже несколько неприятно, несмотря на то, что повидал в этой жизни Платонов всякое.

Лидии Григорьевне помогли стянуть колготки; Эльвира разрезала повязку. Платонов постоял несколько секунд без движений, просто глядя на увиденное, потом коротко кашлянул, хотел задать вопрос, но слова застряли у него в горле.

– Семь месяцев, – сказала Белякова. – Вы же это хотели спросить?

– Именно.

– Всё очень плохо?

– Я… Я не очень в этом разбираюсь… Разбирался он нормально. В допустимых пределах. Он видел перед собой несомненную саркому бедра. Махровую, в самом расцвете – а то, что для саркомы можно назвать расцветом, для человека практически всегда означает конец… И вот уже понятны бледность женщины, её слабость, впалые щёки и обвисшая на кистях и шее кожа.

Первой не выдержала Эльвира:

– Да как можно было до такого допустить? – маска, частично сползшая на подбородок, немного мешала ей говорить, и она сняла её. – Вы же взрослый человек, ещё и учительница!

Лидия Григорьевна в ответ виновато пожала плечами. Платонов видел, что она избегает смотреть на опухоль.

– Ничего страшного ещё не произошло, – внезапно услышали все скрипучий голос Вадима. Стоя у стены, он не мигая смотрел на яркий потолочный плафон и говорил сквозь зубы, из-за чего голос его был ужасающе шипящим. – У нас получится, мы всё преодолеем. Мы же вместе. Это мама, понимаете?

Резко опустив взгляд, он слезящимися глазами посмотрел на Платонова. Желваки ходили под кожей, словно на щеках поселились клубки червей. Он шагнул вперёд, совершенно не замечая, что наступает на упавшую ширму. Тонкий каркас хрустнул; Вадим покачнулся, но устоял на ногах и ещё немного приблизился к хирургу.

– Я старался, – проскрипел он, склонив голову едва ли не под прямым углом, как киношный зомби. – Мы с ней вместе старались. Просто ещё не всё сделано. Но я уже вижу положительные сдвиги. Мама начала выздоравливать.

– Лидия Григорьевна, вы наблюдаетесь у онколога? – спросил Платонов, слегка повернув голову назад, чтобы не терять Вадима из поля зрения.

– Нет, – услышал он из-за спины. – Вадик сам занялся моим лечением. Находит специалистов, препараты…

– Семь месяцев?

Виктор понял, что она у него за спиной молчаливо то ли пожала плечами, то ли развела руками. Он тут же вспомнил прапорщика Ёлкина, из-за которого госпитальных врачей несколько месяцев таскали по кабинетам следователей. Там тоже был тандем – отец и сын. Прапорщик служил себе спокойно, пока не ушиб правое бедро после неудачного прыжка с танка. С месяц хромал, потом нащупал уплотнение, попытался попасть в поликлинику, где был осмотрен хирургом и получил направление в стационар – но отец пресёк все попытки лечиться в традиционной медицине и утащил парня в очередном отпуске куда-то в тайгу. Медвежий жир, струя кабарги, какие-то травы – в качестве целебных средств использовалось всё, что могло прийти в голову охотнику-рыболову со стажем. Спустя два месяца Ёлкин уже не мог ходить. Его эвакуировали в госпиталь Бурденко, где, как потом узнал Платонов, убрали правое бедро; впрочем, спустя пару недель прапорщик отдал богу душу. Отец, не признав за собой никаких ошибок, подал в суд на оба госпиталя. И врачи долго ещё доказывали, что их вины в произошедшем нет…

Лидия Григорьевна была похожа сейчас на Ёлкина как две капли воды – только продержалась она подольше.