Татьяна Альбрехт - Лехаим, бояре, или Мельпомена смеется. Актерские байки

– Хамлету! Син мій! Це батько твій!

– Да ну вас на хрен с такими родственниками, – сказал Мамонт Дальский и покинул театр, а затем и город.

Идет спектакль с участием Марии Ермоловой. За кулисами раздается выстрел: застрелился муж героини. На сцену вбегает актер Александр Южин. Актриса в страшном волнении спрашивает: «Кто стрелял?» Не переведя дыхания, Южин вместо «Ваш муж!» выпаливает: «Ваш мух!» Ермолова повторяет в ужасе: «Мох мух?» – и падает без чувств.

Константин Станиславский исполнял роль Аргана в «Мнимом больном» Мольера. На одном спектакле прямо на сцене у него отклеился нос. Он стал прикреплять его обратно на глазах у зрителей и приговаривать: «Вот беда, вот и нос заболел. Это, наверное, что-то нервное».

В Малом театре служил когда-то актер Михаил Францевич Ленин, помимо всего прочего знаменитый тем, что году в восемнадцатом дал в газету объявление: «Прошу не путать меня с политическим авантюристом, присвоившим себе мой псевдоним!». Рассказывают, что однажды прибежали посыльные в кабинет к Станиславскому и закричали:

– Константин Сергеевич, несчастье: Ленин умер!

– А-ах, Михаил Францевич! – вскинул руки Станиславский.

– Нет – Владимир Ильич!

– Тьфу-тьфу-тьфу, – застучал по дереву Станиславский, – тьфу-тьфу-тьфу!..

Москва. Год 1924. Последний спектакль А. Южина в Малом театре. Актер прощается со сценой, которой послужил почти 50 лет, в своей любимой роли Отелло. В роли Дездемоны молодая, импульсивная, темпераментная Е. Гоголева.

После спектакля один из дипломатов сказал: «Я ужасно волновался весь последний акт, как бы эта бешеная Дездемона не задушила бедного старичка Отелло».

Рассказывают, в пору революции Фёдор Иванович Шаляпин пришёл к художнику Константину Коровину:

– Меня обязали выступить перед конными матросами. Скажи мне, ради Бога, что такое конные матросы?

– Не знаю, что такое конные матросы, – сумрачно ответил Коровин, – но уезжать надо.

Станиславский и Немирович-Данченко поссорились еще до революции и не общались до конца дней своих. МХАТ представлял собой два театра: контора Станиславского – контора Немировича, секретарь того – секретарь другого, артисты того – артисты этого…

Однажды, говорят, было решено их помирить. Образовалась инициативная группа, провели переговоры и, наконец, был создан сценарий примирения: после спектакля «Царь Федор Иоаннович», поставленного ими когда-то совместно к открытию театра, на сцене должна была выстроиться вся труппа.

Под торжественную музыку и аплодисменты справа должен был выйти Станиславский, слева – Немирович. Сойдясь в центре, они пожмут друг другу руки на вечный мир и дружбу. Крики «ура», цветы и прочее… Они оба сценарий приняли: им самим давно надоела дурацкая ситуация.

В назначенный день все пошло как по маслу: труппа выстроилась, грянула музыка, Немирович-Данченко и Станиславский двинулись из кулис навстречу друг другу… Но Станиславский был громадина, почти вдвое выше Немировича-Данченко, и своими длинными ногами успел к середине сцены чуть раньше. Немирович-Данченко, увидев это, заторопился, зацепился ногой за ковер и грохнулся прямо к ногам соратника. Станиславский оторопело поглядел на лежащего у ног Немировича, развел руками и пробасил: «Ну-у… Зачем же уж так-то?..» Больше они не разговаривали никогда.

Вот байки от блестящего писателя и литературоведа Владимира Яковлевича Лакшина, родители которого всю жизнь проработали во МХАТе.

Старейший московский актер Мозалевский, в силу своей ужасной шепелявости весь театральный век простоявший в массовке без единого слова, тем не менее под конец жизни превратился в памятник самому себе: шутка ли – столько лет безупречной службы! В день празднования пятидесятилетия МХАТ на сцену вышли только два артиста, участвовавшие в самом первом спектакле «Царь Федор Иванович»: премьерша Книппер-Чехова и вечный массовщик Мозалевский! В те времена вышла мемуарная книга генерала Игнатьева «50 лет в строю». Мхатовские шутники говорили, что Мозалевский тоже пишет книгу, которая будет называться «50 лет СТОЮ»…

Ну, книгу – не книгу, а кое-что стал «позволять себе»… Однажды Немирович-Данченко, имевший пунктиком непременное и доскональное знание каждым актером биографии своего персонажа, накинулся на него, переминавшегося с ноги на ногу в толпе гостей в доме Фамусова:

– Почему вы пустой, Мозалевский? Почему не чувствую биографии? Кто ваши родители, где вы родились, с чем пришли сюда?..

– Ах, Владимир Ивановищь! – ответил шепелявый корифей. – Не дуриче мне голову, скажите луще, где я штою!

Это была такая неслыханная дерзость, что оторопевший Немирович отстал немедленно…

Зиновий Гердт рассказывал такую историю:

– Дело происходило в тридцатые годы, в период звездной славы Всеволода Мейерхольда. Великий гениальный режиссер, гениальность которого уже не нуждается ни в каких доказательствах, и я, маленький человек, безвестный пока актер. В фойе театра однажды появилась дама. В роскошной шубе, высокого роста, настоящая русская красавица. А я, честно сказать, и в молодости был довольно низкоросл… А тут, представьте себе, влюбился. Она и еще раз пришла в театр, и еще, и наконец я решился с ней познакомиться. Раз и два подходил я к ней, но она – ноль внимания, фунт презрения… Я понял, что нужно чем-то ее поразить, а потому, встретив Мейерхольда, попросил его об одной штуке – чтобы он на виду у этой красавицы как-нибудь возвысил меня. Режиссер согласился, и мы проделали такую вещь: я нарочно встал в фойе возле этой дамы, а Мейерхольд, проходя мимо нас, вдруг остановился и, бросившись ко мне, с мольбой в голосе воскликнул:

Ю. Богатырев. Зиновий Гердт

– Голубчик мой! Ну что же вы не приходите на мои репетиции? Я без ваших советов решительно не могу работать! Что же вы меня, голубчик, губите?!.

– Ладно, ладно, – сказал я высокомерно. – Как-нибудь загляну…

И знаете, что самое смешное в этой истории? Эта корова совершенно никак не отреагировала на нашу великолепную игру, спокойно надела свою шубу и ушла из театра. Больше я её не встречал.

После войны в Театре им. Моссовета работала уборщица тетя Паша. Она была безграмотной, поэтому, когда получала зарплату, ставила крестик против своей фамилии. Но однажды, получая деньги, поставила нолик.