Яков Цветов - Синие берега

Земля скрежетала, раскалываясь, под танком, и всем телом Писарев ощутил ее содрогание. Ослабевшие ноги едва держали его, и он свалился. Не успел подхватить слетевшее пенсне, заморгал глазами: что-то вокруг изменилось, стало еще черней. Колющая муть какая-то. Руками пошарил по песку, не нашел.

Никаких мыслей в голове, никаких чувств в сердце, только сознание, что надо в танк швырнуть гранату. Только это. И эта сосредоточенность удваивала силы. Рывком сбросил каску, показалось, что мешает, каска глухо стукнулась о песок. Писарев почувствовал, ветер тронул волосы, лоб. Стало легче, всему телу. Пальцы беспорядочно водили по поясу и никак не могли снять гранату. "Что же это такое! - злился Писарев. - Что же это такое!" Граната не поддавалась. "Что же это, в самом деле!"

Танк шел теперь быстро, словно торопился выбраться из разгоравшегося луга.

Впереди, правее и левее, горели танки. Огонь уходил высоко в небо, дым уходил в небо, но до звезд огонь и дым не достигали, звезды были все такие же - спокойные, белые и красные, и голубоватые.

В малую долю секунды танк продвинулся настолько, чтоб отойти от третьего из трех, мертво растянувшихся всего лишь в пяти-шести метрах позади, и оказаться возле Писарева. Выхлопной дым обдал его, горячий песок из-под траков посыпался в глаза, надсадно взвывал мотор, настигающе лязгали гусеницы. Писарев шевельнул рукой, убедился: жив. У него занялось дыхание, и длилось это две-три секунды, и в эти две-три секунды сознание привыкло и к реву мотора, и к лязгу гусениц, и к виду танка, и вернулись силы, вернулась решимость.

"Танк не пройдет... не пройдет... Нельзя, чтоб прошел..." - самого себя убеждал Писарев.

Неуклюже перебирая ногами, сбычив голову, словно разъяренно шел он на кого-то, сделал шаг, и другой, и третий, граната как бы потеряла вес. Он рванул пряжку. Еще шаг, последний, и, резко выпрямившись, с взведенной гранатой на снятом ремне, кинулся танку наперерез.

Он упал у самого танка, уже наступавшего на его распластавшееся тело. Он почувствовал жаркое прикосновение трака, и тяжелая, свирепо взгремевшая тьма мгновенно надвинулась на него.

10

Часы остановились? Восемь с половиной минуты прошло, как тронулись танки? Не может быть, - не верилось Андрею. Он приложил руку с часами к уху, подержал немного. Четкое, поспешное тиканье: идут... Неужели всего восемь с половиной минуты? Показалось, что время замедлилось, растянулось.

Андрей видел: на лугу горела трава. Должно быть, от разлитого и заполыхавшего бензина. Он понял, подбиты танки. Сколько? Не разобрать... Его беспокоили танки, вырвавшиеся на левый фланг обороны первого взвода. "Что ж Рябов, язви его душу? - раздражался Андрей. - И те, на лугу, не дают о себе знать. Долго как ползут... Танки раздавили их, что ли?" Он подождет немного, самую малость, и, ей-богу, сам кинется с гранатами. И Валерик с ним, и Тимофеев, и Кирюшкин. Все, кто есть на командном пункте.

"Стой! Стой!.." - екнуло в груди. Даже не поверил тому, что увидел. Там, где предполагал он, должны были находиться Рябов с бойцами, вздыбились бурные костры, полные огня и дыма. "Молодцы! Здорово! - зашлось от радости сердце. - Молодцы!" Он затопал на месте.

Ночь отступила перед взметнувшимся пламенем, и перед Андреем предстал весь луг, каким видел его днем, под солнцем, пламя держалось долго, и он успел рассмотреть рощу и холм, они были в движении, и он знал, это шли танки, бежала пехота на Рябова, на Вано; потом услышал взрыв, еще один, лопалась земля, и пламя вскинулось выше, выше, перебросилось левее холма, потом правее холма, и не уходило, и гремело - горели танки.

Андрей возбужденно всматривался в то, что происходило шагах в восьмистах от него, и все в нем билось, радостно и шумно. Будто то, что увидел, принесло самое большое утешение, какого никогда у него не было и после чего и умереть не жаль.

Фигурки, возникавшие в дыму, видел он в бинокль, неслись к лощине, на Вано. Немцы были храбрые, точно, иначе бы повернули назад, иначе бы залегли: такой огонь! Но и Вано, и ребята с ним - храбрые. Более чем храбрые - не сокрушить! Они не отступят, они продержатся. Андрей и не мог думать по-другому.

Танки продолжали двигаться. "Сколько их еще бросит немец? Рота не выдержит такого напряжения. Рота может не выдержать, - начал тревожиться Андрей. - По натиску видно, противник решил во что бы то ни стало пробить оборону, выйти нам в тыл. И захватить переправу..." Пулеметный и автоматный треск приближался и приближался, и противник, значит, приближался, значит, рота не в состоянии его сдерживать, волновался Андрей. Его качало из стороны в сторону.

"Немец думает, наверно, что в обороне по меньшей мере полк, усмехнулся, - вот и двигает силу в расчете на полк". Роте и держаться, как полку. И держится, черт подери!

Нет, нет, не все потеряно. Во всяком случае за жизнь роты противник дорого заплатит. Сердце сжалось от обидного сознания, что комбат этого не узнает, как жгли танки, как горела под немцами земля, как погибали ребята, хорошие, добрые ребята, вот здесь, у берега реки, перед переправой, где он оставил их.

У переправы было тихо. "Может, немец думает, что у переправы сосредоточена вся техника, вся сила, и не лезет в лоб? - терялся Андрей в догадках. - Куда ж теперь рванет? Или попробует прорваться у Вано?"

Его охватило беспокойство: как Вано, как Вано, горячий, своевольный Вано? Не учудил бы чего...

- Кирюшкин, свяжи с Вано!

Кирюшкин не успел повернуть ручку, как послышался звонок, и он схватил трубку и передал Андрею.

- Я! Я! - наклонился Андрей, прижал плечом трубку к уху. - Говори давай. Двинулись? Фрицы двинулись?

Слишком оживленный голос Вано рокотал в мембране и, чуть притушенный, слышен был и Кирюшкину, и Валерику, стоявшим рядом.

- Чего, чего?.. Ты что - опупел? - сорвался Андрей на крик. - Какая контратака? Куда контратака? Соображаешь чего-нибудь? Контратака, значит, давай из укрытия. Перебьет всех вас! Воюют не только храбростью, но и с мозгами! - все больше гневился он. - Есть у тебя мозги, я спрашиваю? Есть?

- Есть, - совершенно серьезно выкрикнул Вано. - Есть мозги! Обойдемся без контратаки, да?

- Не дури, говорю! Секи пехоту! Кинжальным секи! Ни одного фрица не пускай в лощину! Всем, что у тебя есть, загороди лощину. Не пускай к берегу, нам в тыл! Ясно тебе?

Андрей выпрямился, словно очень устал стоять вот так, склоненным над телефонным аппаратом.

Он вышел в траншею.

Он обратил внимание, что пулемет Данилы и Ляхова уже несколько минут молчит. Слишком близко от их окопа раздавался стук немецких автоматчиков. И - разрывы снарядов. Туда побежал Саша. "Донесет, что там..."

Мысль Андрея все время возвращалась к переправе. Он взорвет, он взорвет переправу! А если не получится?..