Борис Корнилов - Все адмиралы были троечниками 2

Кто-то когда-то решил, что это должно помочь страдальцам. Беременным при токсикозе это, может, и помогает, но, по моим наблюдениям, от морской болезни не спасает. Единственным способом победить укачивание является привыкание к нему. Поговорка «Стерпится – слюбится» здесь тоже работает.

Чтобы «слюбилось» хватает двух-трех вахт, причем для некоторых – в обнимку с обрезом («тазом» на сухопутном языке), с которым можно, не стесняясь, делиться самым сокровенным. А тот будет участливо внимать…

Но у нас все-таки отыскались два упрямца, так и не полюбившие качку. Начальник РТС (радиотехнической службы), как только начинало штормить, переставал посещать кают-компанию, он лишь жадно пил чай и нехорошо бледнел с оттенками зеленого. Смотреть на него было больно.

Артиллерист из двух зол: тошнота или голод – выбирал первое. Поэтому во время несения вахты он по несколько раз убегал с ГКП (главного командного пункта) на подветренное крыло мостика. Благо там были высокие борта, за которые можно было смело перегибаться, не опасаясь выпасть. Океан относился к его наклонам с пониманием, а планктон – с благодарностью…

Так эти два мученика и несли свой военно-морской крест.

Смотреть на передвижение членов экипажа по кораблю во время качки доставляет большую радость. Причем степень удовольствия возрастает пропорционально массе и возрасту передвигающегося. Проносящийся галопом восемнадцатилетний худосочный матросик не шел ни в какое сравнение с массивным сорокалетним замом, неуклюже и грузно плюхающимся о переборки, громко сопящим и молча потеющим.

Прыжки сухощавого командира вызывали положительные эмоции, создавая иллюзию равенства и как будто морского братства. Оказывается, во время сильной качки даже боги теряют величие и степенность, ведя себя как простые смертные. Но это обманчивое впечатление длилось недолго, до первого построения, где командир снова ставил всех и вся на свои места, единолично развалившись на вершине корабельного Олимпа.

Вы спрашиваете, какая качка лучше: килевая или бортовая?

Обе хороши… Правда, килевая будет поживее, что ли. Поразнообразнее на выдумки. Корабль, натужно кряхтя, с трудом карабкается на волну, а затем лихо летит вниз. На какое-то мгновенье ты оказываешься в невесомости, как летчик, идущий в пике. В этот момент внутри все сжимается, хочется молодецки воскликнуть «Ух!» , но погоны офицера не дают выразить эмоции. Да и не будешь ухать несколько дней подряд, через каждые пятьдесят – шестьдесят секунд. Так оно и чередуется: наверх – вниз, наверх – вниз, наверх – вниз… Здорово, не передать!

Бортовая качка скучна однообразием и примитивизмом, в ней нет полета и устремленности вверх. Корабль с тупой периодичностью переваливается с борта на борт. Чтобы добавить огонька в серую монотонность, океан старается чем-нибудь развлечь моряков. Но с фантазией у него явные проблемы, и ничего лучше, как доводить углы крена до тридцати – тридцати пяти градусов, он придумать не может. И вроде бы мелочь, но уже нескучно – занят тем, что все время стараешься держать себя вертикально. Этакий живой ванька-встанька. Палуба наклоняется, а ты торчишь, как… Как тополь на Плющихе.

Но природа не любит однозначности и прямолинейности. Это относится и к качке, которая не приходит одна: или бортовая, или килевая. Они, как две неразлучные подружки, – куда одна, туда и другая. Поэтому полет в яму происходит одновременно с наклоном на какой-либо борт. Тут уже не скажешь знаменитое: «Те же яйца, только вид сбоку» . Это совсем другие яйца… Даже ухать не хочется, надо одновременно со входом в пике еще и торчать вертикально.

Качка – враг общению. Встретившись в коридоре с приятелем, не будешь болтать с ним, как раньше, до шторма. Потому что оба синхронно болтаетесь (извините за невольный каламбур), зацепившись за поручень, и думаете только об одном, как бы не оторваться и не убежать дальше по коридору, не завершив беседу. Что о твоих манерах подумает собеседник?

В каюте за чашкой чая посиделки тоже не устроишь, во-первых, как его вскипятить, а во-вторых, как выпить, не нанеся себе и другим ожогов какой-нибудь степени.

Качка – рай для интровертов, никто не лезет к ним в душу, давая волю для спокойного самокопания. Экстравертам тяжелее, ведь для них общение – источник энергии, в которую они аккумулируют даже пустую, ни о чем, болтовню.

Во время шторма нравы становятся проще, исчезают условности и стеснительность. Стираются ограничения, обусловленные иерархическими различиями. Когда корабль сильно накреняется, то до ближайшей переборки дружно несутся все, не пропуская вперед старших по званию. А иногда происходят события, которые в обычной обстановке интерпретировались бы как воинское преступление.

Однажды во время сильной качки наш минер чуть не взял грех на душу и не убил командира. Не подумайте, что он решил воспользоваться ситуацией и свести счеты за постоянные втыки по поводу содержания юта – своего заведования. Минер был добрым человеком и на это никогда не пошел бы. Но факт посягательства на жизнь командира, да еще и при исполнении им служебных обязанностей, имел место.

Вот как это случилось. Командир БЧ-3 нес вахту на мостике и занимался обыденной рутинной работой: вел Вахтенный журнал и не давал спокойной жизни рулевому, сигнальщику и БИПу (боевому информационному посту). А заодно и экипажу, периодически выкрикивая по трансляции всякие команды.

Пришло время объявить очередную приборку. Но минер про нее забыл, так как обстановка была напряженная – цели лезли со всех сторон, как муравьи на сахар. Даже командир не сидел спокойно в своем кресле и периодически отлучался в штурманскую рубку.

Рассыльный тактично напомнил вахтенному офицеру, что уже пять минут, как должна производиться малая приборка. Совестливый минер тут же рванулся к «Каштану», чтобы огорчить экипаж, решивший, что приборку из-за шторма отменили. Океан, словно стараясь ему помочь, участливо наклонил палубу на тот борт, где висит пульт «Каштана». Но при этом несколько перестарался с креном, и минер побежал к заветной цели быстрее, чем требовалось.

На его пути некстати встретилась приборная стойка, которую он на всей скорости задел левой ногой. От удара его развернуло, и он понесся все в том же направлении, но теперь спиной вперед. Интересно было наблюдать за лицом нашего минера. До разворота оно светилось решимостью, целеустремленно суженные глаза впились в пульт «Каштана», как прицел ракеты в беспечную мишень. Но после неожиданного поворота оверштаг глаза округлились, а на лице появилось выражение крайнего изумления.

Попробуйте сбежать с крутой горы задом наперед и вы поймете ощущения бедного минера, осознавшего, что сейчас со всего размаха он упадет на спину. Его руки инстинктивно раскинулись, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Правая безуспешно царапала ногтями поверхность злосчастной стойки, покрытую приборной эмалью. Ногти скользили, как коньки по льду.