Борис Корнилов - Все адмиралы были троечниками 2

А то, что сварилось, надо еще разлить в бачки и донести до столов. Кстати, столы тоже не висят неподвижно, а вместе с кораблем совершают пируэты и броски. Поэтому при очень сильной качке экипаж лишают первого, как в старые добрые времена нерадивых детей лишали сладкого. Все понимают, что это делается в интересах их личной безопасности, и восстаний, как на «Потемкине», не поднимают…

Прием пищи во время качки принимает размах хорошо подготовленной боевой операции. Корабль даже меняет курс, чтобы двигаться носом на волну, ведь килевая качка всегда меньше бортовой. Если, конечно, позволяет навигационная обстановка. А если не позволяет, то и есть не хочется…

Во время качки самые обыденные действия требуют дополнительных усилий, а некоторые даже становятся невозможными.

Например, особой сноровки требует сон. Все ездили в поездах и знают, что спать на второй полке страшновато, вдруг слетишь, ворочаясь во сне. А теперь представьте, что вам надо заснуть на койке второго яруса, которая все время пытается вас с себя сбросить, как необъезженный мустанг храброго ковбоя. И если с одной стороны спасительная переборка, то с другой – манящая пустота…

С непривычки кажется, что так спать опасно и просто невозможно. Каких-то особых приспособлений для фиксации спящего на койке нет, а те, что есть, никто не использует. Но организм берет свое, он очень хочет спать, поэтому перестает переживать, упадет или нет. Он безрассудно засыпает и во сне сам, без вашей помощи, раскорячивается, чтобы не упасть. На моей памяти никто так и не упал. Может, один-два раза.

Умывание во время шторма требует ловкости, а бритье – виртуозности. Хорошо, что эра опасных лезвий ушла в прошлое. Иначе после утреннего туалета в морозильную камеру уносили бы по несколько человек с перерезанным горлом… На военном флоте бороды запрещены.

Надевание брюк превращается в цирковой номер. Проделать это стоя (как все делают на сухопутье) невозможно в принципе. Пока палуба находится в горизонтальном положении, можно успеть просунуть ногу только в одну брючину. Надеть вторую, когда на одной ноге резво скачешь «под гору», не удавалось никому…

Поэтому бывалые моряки надевают брюки лежа. В крайнем случае, сидя, но при этом надо надевать сразу две брючины. Причем быстро, потому что обстановка меняется, и попытка встать, чтобы застегнуть пуговицы, может закончиться все той же пробежкой, но со спущенными штанами… Кстати, самые бывалые сначала надевают ботинки, чтобы заодно и почистились.

Но есть в качке и свои плюсы, народную мудрость «Нет худа без добра» никто не отменял. «Какие такие плюсы?» – спросят любознательные читатели. Сейчас объясню.

Среднестатистическая качка, конечно же, не является бедствием масштаба войны, которая, как известно, «все спишет» . Но кое-что и она сможет списать. Для этого надо только грамотно составить Акт списания материальных средств .

Чуть ли не в каждом походе вахтенные офицеры аккуратно переписывают в Вахтенный журнал с тщательно подготовленного черновика: «Широта ____, долгота ____. Во время шторма упало на палубу, а затем и за борт (или разбилось вдребезги) перечисленное ниже имущество: ____…» Как известно, выписка из Вахтенного журнала, заверенная гербовой печатью корабля, является серьезным подтверждающим документом. Так как проверить истинность содержимого выписки невозможно, остается ей только безоглядно верить. Попутно восхищаясь мужеством моряков, вышедших из схватки со стихией с такими мелкими потерями.

Много «билось» посуды, особенно польской, полученной при постройке корабля: масленки, тарелки. Даже небьющиеся стаканы ухитрялись «разлетаться на мелкие осколки» .

«Разбились» о палубу кассетный магнитофон «Грюндик» и несколько десятков пластинок, проходивших по учету культпросвет имущества, за которое отвечал замполит. У кого дома они нашли вторую жизнь, можно только догадываться…

Так что корабельная качка – явление многогранное. Без нее море не было бы морем, и в нем было бы скучно, как на железной дороге.

Кстати, она, как ни что другое, подтверждает главную философскую истину – в жизни все циклично, поэтому за провалом, даже самым глубоким, обязательно будет подъем. Правда, на вершине тоже долго не задержишься.

Да и сама качка когда-то закончится, как все на этом свете…

Сразу разочарую читателей, зачитывающихся детективами. Любимое выражение блюстителей правопорядка «Dura lex, sed lex» («Закон суров, но он – закон») в том смысле, с каким они обращают его к преступникам, не имеет никакого отношения к тому, о чем пойдет речь ниже. Дальше будет о другом – о жестокости и, не побоюсь этого слова, античеловеческой сущности законов Природы.

Мало-мальски наблюдательный человек замечает, что шутки с законами обязательно плохо заканчиваются – от двойки на экзамене до пожизненного срока.

Строгость законов государства объяснима – сурово карая, оно защищает граждан (а в конечном счете само себя) от всякого рода асоциальных элементов.

Выскажу предположение, что законы Природы (например, Ома или Ньютона) ничего не защищают. Их задача в другом – постоянном напоминании Человеку о его ничтожности, слабости и, главное, смертности. Его как будто наказали за что-то и не дают выйти за флажки, развешанные на границе дозволенного. Забрался выше положенного – будь любезен, умри от кислородного голодания и холода, нырнул поглубже – получи отличную кессонную болезнь, решил разогнаться – вот тебе крутой вираж, на котором очень удобно убиться.

Что это, как не унижение: «Помни, Человек, ты – мошка несчастная». Для этих же целей существуют смерчи, лавины, землетрясения и цунами.

На уроках биологии учат, что в природе нет жестокости, там царит циничная целесообразность и разумная необходимость. Но то, как Природа ведет себя с Человеком, очень смахивает на месть.

Кто же и за что его наказал?

Давайте вчитаемся в закон сохранения материи, сформулированный еще в пятом веке до нашей эры греком Эмпедоклом: «Ничто не может произойти из ничего, и никак не может то, что есть, уничтожиться».

И сравним с этим: «В поте лица твоего будешь добывать хлеб…» [2] Цитата из Бытия, 3:19. Вот и ответ. Известная всем парочка легкомысленно отведала райских яблочек не только на свою голову, но и на головы последующих поколений.

Человечеству такой закон, разумеется, не нравится, особенно его первая часть. В генной памяти людей живут смутные воспоминания о вечной халяве, курортной погоде круглый год и постоянном ничегонеделании. Они пытаются нарушить подобные законы, но тщетно. Природа напоминает часового на посту, который сначала безразличным голосом предупредит: «Не положено» , а потом спокойно выстрелит, если его ослушались…