Стейси Шифф - Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

История не просто пишется потомками: она пишется еще и для потомков. Авторы самых надежных из наших источников никогда не видели Клеопатру. Плутарх родился через семьдесят шесть лет после ее смерти (он писал в одно время с апостолами Матфеем, Марком, Лукой и Иоанном). Аппиан Александрийский работал спустя еще одно столетие, Дион Кассий – спустя два с лишним. История Клеопатры отличается от истории других женщин тем, что мужчины, которые ее сочиняли, – по разным причинам – преувеличивали ее роль, а не старались задвинуть подальше. Связь с Марком Антонием была самой продолжительной в ее жизни, но связь с его врагом Октавианом Августом поистине сделала ее бессмертной. Август разгромил Антония и Клеопатру и, чтобы усилить сияние своей славы, познакомил Рим, так скажем, с «таблоидной» версией египетской царицы: ненасытной, вероломной, кровожадной, властолюбивой. Он раздул роль Клеопатры до невероятных размеров, чтобы то же самое сталось и с его победой и чтобы вывести из игры своего настоящего врага, бывшего шурина. В итоге мы имеем что-то типа драмы «Жизнь Наполеона» в изложении британца XIX века или эпический боевик «История Америки» глазами Мао Цзэдуна.

А теперь к творчеству коллектива крайне тенденциозных историков добавьте чрезвычайно обрывочные архивные документы. Ни одного папируса из Александрии не сохранилось. На поверхности земли от этого древнего города не осталось почти ничего. Похоже, самое большее, что у нас есть, – одно-единственное слово, написанное Клеопатрой (в 33 году до н. э. либо она сама, либо ее секретарь подписал царский указ греческим словом «гинесто» – «да будет так»). Античные авторы не опускались до статистики, а иногда и до логики тоже: их записи то и дело противоречат друг другу. Аппиан вольно обращается с деталями, Иосиф Флавий совершенно безнадежен в хронологии. Дион Кассий предпочитал риторику точности фактов. Пробелы настолько часты, что выглядят неслучайными: все это смахивает на заговор молчания. Как иначе объяснить тот факт, что не сохранилось ни одного вызывающего доверие бюста Клеопатры, жившей во времена расцвета изысканной, реалистичной скульптуры? Письма Цицерона начала 44 года до н. э. – когда Цезарь и Клеопатра вместе проводили время в Риме – никогда не публиковались. Самый объемный труд по греческой истории старательно «причесывает» этот бурный период. Трудно сказать, чего нам не хватает больше. Аппиан обещает больше Цезаря и Клеопатры в своих четырех книгах, посвященных истории Египта, – книги не сохранились. Летопись Ливия обрывается за столетие до Клеопатры. О подробных записях ее лечащего врача мы знаем только из упоминаний Плутарха. Испарились хроники Квинта Деллия, а вместе с ними и чувственные письма, которые, по слухам, писала ему царица. Даже Марк Анней Лукан – что особенно раздражает – резко обрывает свою эпическую поэму на том, что Цезарь заперт во дворце Клеопатры в самом начале Александрийской войны. Когда не хватает фактов, в игру вступает миф, вездесущий сорняк истории.

Эти белые пятна представляют собой одну опасность, а то, что мы сами вокруг них сооружаем, – другую. Дела государственные уходят в прошлое, остаются дела сердечные. Властная женщина, разбирающаяся в политике, дипломатии и управлении; свободно изъясняющаяся на девяти языках; умеющая прекрасно говорить и харизматичная, Клеопатра все же выглядит совместным проектом римских пропагандистов и голливудских режиссеров. На нее ставят тавро могучей женской сексуальности. И с эпохой, надо сказать, ей не повезло: мало того что историю Клеопатры писали ее враги, так еще и слава ее пришлась на время расцвета латинской поэзии. Она вошла в литературу на языке, который был к ней враждебен, и опусы сыпались как из рога изобилия. Джордж Бернард Шоу среди источников к «Цезарю и Клеопатре» упоминает свое воображение. Многие историки опираются на Шекспира, что, с одной стороны, можно понять, но с другой – это как принять Джорджа Скотта за генерала Паттона [9] Актер Джордж Скотт сыграл Джорджа Паттона, известного крутым нравом американского генерала времен Второй мировой войны, в фильме «Паттон»1970 г. .

Восстановить личность Клеопатры – значит, во‑первых, бережно отнестись к немногим дошедшим до нас фактам, а во‑вторых, очистить ее от мифологической плесени и набившего оскомину грубого пиара. Она была гречанкой, история которой оказалась в руках мужчин, чье будущее определялось в Риме, – и большинство из них служило империи. Их исторические методы нам неясны [10] Работавший через 130 лет после Рождества Христова Иосиф Флавий нападал на своих недобросовестных коллег: «Некоторые из современных берутся писать о том, чего не только своими глазами не видели, но даже не потрудились расспросить об этом очевидцев. Разумеется, и о шедшей недавно войне некоторые писатели составили себе представление, хотя в тех местах даже и не побывали и уж тем более не присутствовали при самих событиях; при этом они весьма нескромно называют свои сочинения историей, хотя составили их по недостоверным слухам» ( Иосиф Флавий . О древности еврейского народа. Против Апиона, I. 46, пер. Я. И. Израэльсона и Г. Г. Генкеля). Он громит древних греков за то, что они дают противоречивые сведения об одних и тех же событиях, – и тут же начинает делать то же самое. – Прим. автора. . Они редко называли свои источники. Они слишком полагались на память [10]. По современным меркам все они болтуны, апологеты, моралисты, фантазеры, переработчики, копипастеры, поденщики. Просвещенный Египет времен Клеопатры не смог произвести на свет ни одного настоящего историка. Приходится исходить из данности: источники, возможно, ненадежны, но других у нас нет. На сегодня ученые не имеют общего мнения о большинстве важнейших деталей ее жизни: мы не знаем, кем была ее мать, долго ли Клеопатра жила в Риме, сколько раз была беременна, сочеталась ли браком с Антонием, что произошло во время судьбоносной для нее последней битвы, как она умерла [11] Даже великие творцы не могут прийти к единому мнению насчет Цезаря и Клеопатры: он ее любит (Гендель); он ее не любит (Шоу); он ее любит (Торнтон Уайлдер). – Прим. автора. . В процессе написания этой книги я старалась не забывать, кто был хранителем архивов, а кто – обычным сплетником; кто в действительности интересовался Египтом, кто его презирал, кто там родился; у кого были проблемы с женщинами; кто писал с рвением римлянина, недавно приобретшего гражданство; кто мечтал с кем-то поквитаться, ублажить императора, отшлифовать поэтический дар. (Я не очень доверяю Лукану. Он появился на сцене слишком рано, до Плутарха, Аппиана или Диона. Еще он был поэтом и любителем сенсаций.) Даже когда записи не запутаны и не тенденциозны, в них зачастую слишком много напыщенности и преувеличений. Как уже отмечалось, в античные времена не существовало сухой, неприукрашенной истории [11]. Главное было – ошеломить. Я не пыталась заполнить пустоты, хотя периодически использовала возможности. Едва ли вероятное остается в книге все таким же едва ли вероятным, хотя даже в этих случаях мнения расходятся кардинально. Несовместимое остается несовмещенным. По большей части я восстанавливала контекст. Совершенно точно, что Клеопатра убила своих братьев и сестру, но ведь и Ирод, например, уничтожил собственных детей (а потом жаловался, что был «несчастнейшим из отцов» [12] Иосиф Флавий. Иудейская война, I.556. Здесь и далее цит. в пер. Г. Г. Генкеля. [12]. Как напоминает нам Плутарх, такое поведение в среде царственных особ считалось тогда вполне нормальным. Клеопатра могла не быть красавицей, но своим богатством, своим дворцом способна была ошеломить любого римлянина. Все выглядит иначе с другого берега Средиземного моря. Недавние исследования женщин Античности и эллинистического Египта проливают на их историю совершенно новый свет. Я стремилась снять с последних минут жизни прославленной египетской царицы налет мелодраматической чепухи, излагая которую даже самые здравомыслящие летописцы выглядят сентиментальными сценаристами сомнительных телесериалов. Иногда, однако, драматизация вполне оправданна. В эпоху Клеопатры жили избыточные, неподвластные нашему пониманию персонажи. Под занавес величайшие актеры уходят внезапно. А за ними рушится мир.