Галина Корнилова - Мои дневники: моя жизнь, моя борьба. 18-48 лет (1990-2020 годы)

Она спокойней Маши намного, но орет громко, когда хочет есть, каждые три часа. Она – моя копия, да и Маша стала теперь на меня похожа, а не на Лапшиных, и это здорово. Я стараюсь обходиться без помощи бабушек, я ведь уже грамотная мама, только в первые месяцы это сложно, тем более, если есть еще один ребенок. В июне мне помогала свекровь, она была в отпуске месяц, теперь мама в отпуске, но она только в обед приходит, тк у нее с утра службы вечно церковные, для нее это главное в жизни.

В родоме я провела 3 дня, кровотечение быстро остановилось послеродовое, и я спала там хорошо, тк Мила спокойный ребенок, давала мне спать всегда, поест – и спит себе тихо, даже укачивать не надо, сразу засыпает. Она весила при рождении 3 400, рост 50 см, но до сих пор у нее гноятся глазки периодически, потому что в роддоме нас «одарили» золотистым стафилококом, там была как раз эпидемия небольшая. На третий день мне сказали, что завтра выписывают нас с Милой, подарили от мэра Москвы набор пеленок, всем роженица положено было дарить, и это так приятно, потому что мне никогда никто ничего не дарил просто так. Потом я не могла дозвониться до Сережи, мне пришлось звонить Юле Табуновой, жене моего двоюродного брата, чтобы она перезвонила к нам домой по стационарному телефону, и сказала, чтобы Сережа приезжал завтра за мной. В общем, все сложилось очень хорошо, как я и планировала, как я себя и настраивала. Вот так. Потому что главное – себя настроить, и не слушать всяких придурошных бубушек.

Теперь вот Мила с Маней периодически сопливые, лето очень сырое, в квартире сырость, хоть на улице +30 и солнце, но у нас первый этаж, и – как в подвале. На 7-й день нас с Милой из-за соплей чуть не отправили в Подольск, пришла дежурная врачиха, послушала Милу, как она хрындычит носом, и послала нас с диагнозом « возможная пневмония» в Подольск. Я была просто в шоке, у меня сразу вся история с Машей перед глазами встала, но внутри себя я знала, что никакой пневмонии у нас нет, это чуйка у меня такая хорошая. Я вызвала нашу Камаловскую, частного нашего доктора, она меня сразу успокоила, прослушала Милу, почистила ей носик, закапала Називин. И мы 3 недели сидели на каплях – нос не дышал, слезки не сходили (у Милы не пробивались глазные каналы, я на дом вызывала окулиста платного, из клиники коммерческой, она посмотрела, показала, какие надо делать Миле упражнения около переносицы, чтобы слезки сходили, но сказала, что, возможно, надо будет ехать в Морозовскую больницу пробивать эти слезные канальчики.). На второй же день, как мы приехали из роддома, засопливилась Маша. Я ужасно расстроилась, и тут прямо через день и Мила засопливилась, и вот были одни нервы опять, Подольск маячил на горизонте ненавистный, Камаловская, и тд. У меня была такая депрессия, я хотела умереть, когда снова услышала о Подольске! Мила не спала, давилась едой, потому что нос не дышал, ужас! Потом 2 недели вроде было все нормально. А теперь вот они обе снова сопят сопливыми носиками, Маша-то смоткается сама, а Милу приходится мучить грушкой-отсосом для соплей. Так что к вечеру я просто еле живая.

Как же быстро идет жизнь, совсем недавно у меня была бабушка, теперь моя мама дважды бабушка, потом придет и моя очередь стать бабушкой (если доживу, разумеется). Как же жалко, что дядя Ваня не дожил до моих девочек. Почему-то только теперь мне по-настоящему жаль, что его нет с нами. Как это таинственно, жутко, немыслимо: мы все есть, мы – тут, а его нет, он где-то там, за гранью. А мы живем, как и прежде. И когда меня не будет, тут все будет, как и прежде: весна, первая капель, лето и грозы, осенний листопад золотой, зима и искрящийся снег. Будут расти и жить мои дочки, и мои внучки, как мне хочется дожить до внучек! Сидеть с ними. Кажется, я буду хорошей бабушкой, не буду гнобить и давить, как моя мама, не буду ничего никому навязывать и ругать, запугивать. Но это я так сейчас думаю, а как там будет….Да и рано еще об этом думать вообще. Мне очень жаль, что я не попросила прощения у дяди Вани за все грубости, что ему говорила. Да я и грубила ему потому, что не считала его каким-то больным или ущербным, он для меня был нормальным, как и все остальные, только очень умным и кротким. Только изредка, когда я задумывалась над тем, как он страдает, я ревела по ночам от жалости к нему. Да, если меня довести, то я бываю несносной, грубой и злой, это самозащита, хотя и отвратительно. Но я должна себя отстаивать. Особено если кто-то перегибает палку. Потому что я не рохля.

Как же много зависит то того, чтобы женщина была удовлетворенной в постели! Я это уже давно заметила – если нет близости с мужем пару дней, то я становлюсь злой, раздражительной, как будто накапливается отрицательная энергия внутри. А потом, после секса, все как рукой снимает.

Мама снова и снова обвиняет меня в отступничестве от моих старых принципов, устоев, но это не так. Я сравнила себя с водой – от упавшего камня расходятся круги, а потом все становится на свои места, вода снова спокойна. Упавший камешек – это те изменения, которые произошли в моей жизни в 1998-2001 годах, замужество, рождение двух дочерей, переоценка некоторых ценностей. Да, я стала приземленней мыслить, но я должна растить детей здесь, на земле, а для этого нужны деньги, да, вся эта суета – мирская суета, приземленная, но это мой долг биологический, плодиться и размножаться. А внутренний стержень – стремление к спокойствию и равновесию, душевное спокойствие – этот стержень так и остался на месте, он никуда не испарился, нет. Просто сейчас, на этом этапе, у меня более земные заботы – мои детки. Я очень, очень хочу съездить в Сергиев Посад, поблагодарить всех за помощь выйти замуж, за помощь в рождении детей.

Я часто обвиняю бабу Надю в показушничестве, мол, она хочет, чтобы Маня к ним приезжала, чтобы бабушка показалась с ней гордо на людях, прошлась туда-сюда по единственной в Медвежьих Озерах улице. Хотя и сама я частенько мечтаю о чем-то подобном. Сейчас, например, о том, что мы года через два все вместе съездим в Анапу (папа наш пока невыездной за границу, у него был допуск к гостайне на аэродроме Чкаловский, до 2008 года сидеть придется в этой стране), а потом приедем все обратно, загорелые и счастливые, и я пойду гулять с моими дочками по городку, худенькая и стройная, в шортиках и футболке. Так что я сама похожа на свекровь, поэтому и просчитываю все ее поступки и вижу все ее мысли.

Мне кажется, что мои девочки – две стороны меня самой. Маняшка – это я активная, деятельная, немного вредная, а Мила – это я спокойная и рассудительная, во мне каким-то образом соединяются эти два противоположных начала, мамино и папино, и дети отражают эти две стороны меня. Но это они сейчас такие, а какими они стнут потом – посмотрим. Мне скоро 30 лет, это уже такой большой возраст, скоро старость, скоро жизнь пройдет, и мне, если честно, очень страшно. Очень. Я боюсь смерти, боюсь умирать.